Эрика-Джейн Уотерс - Песнь призрачного леса [litres]

– А я так по тебе скучала, – отзывается Сара. – И сейчас скучаю.

– Ты простишь меня?

Девушка кивает, глаза наполняются слезами.

Призрак заключает ее в такие неистовые объятия, что даже я на расстоянии чувствую. Потом смотрит через плечо дочери и встречается глазами со мной. В лице – мольба. Просит отпустить…

Внутри меня что-то обрывается – словно освободили туго натянутую резинку. Моя скрипка замолкает, и в тот миг, когда смычок отстраняется от струн, я падаю на пол, а дальше – темнота.

Эта темнота кишит какими-то… субстанциями. Тоже темными, злыми и хищными. Невидимые, они витают вокруг меня, в алчном вожделении хлопая крыльями. Как их назвать – понятия не имею, но мисс Пэтти наверняка назвала бы демонами.

Пытаюсь пошевелиться – но нет. Меня парализовало. Все части тела как будто отнялись, не слушаются. Ощущение только одно – дуновение ветерка на лице от демоновых крыльев.

Всматриваюсь в высь, в чернильно-беспросветный мрак, и животный ужас бурной рекой накрывает меня. Это не сон. Но я точно знаю, что нахожусь внутри Черного Человека. Цепью прикована к вечно гноящейся ране его сумрачного сердца.

Из горла рвется крик, сгусток чистой энергии – прямо во тьму. И, пронзив ее, разбивает на сотни осколков, как стекло, и дает дорогу свету. Демоны плачут и стенают и разлетаются прочь клубами пепла.

Но я все продолжаю вопить до тех пор, пока не ощущаю спиной ворсинки ковра в Сариной гостиной, а электрическое освещение не начинает бить в опущенные веки так сильно, что они краснеют.

А потом – руки. Чьи-то сильные, даже грубые руки трясут меня за плечи и локти.

– Шейди! – Голос Седара звучит надо мной колокольным набатом. – Шейди, Шейди, Шейди!

Открываю глаза и упираюсь взглядом ему в лицо: рот открыт, дыхание прерывается, ноздри раздуваются. Надо же, как напугался.

– Шейди, – все повторяет он, но теперь уже тоном утвердительным, а не умоляющим. – Шейди.

Принимаю сидячее положение, и комната сразу летит кувырком – боже, как бы не рухнуть обратно во мрак. Но Седар крепко держит меня за предплечье и за голову – как бы пытается успокоить «возмущение пространства» передо мною.

– Ты цела? – Голос его дрожит.

– Да.

– Что случилось?

Снова заглядываю ему в глаза, моргаю, отворачиваюсь и провожу ладонью по лбу.

– Кажется, меня вырубило.

– Не морочь нам головы, Шейди, – подает реплику Роуз с тахты. Она отнюдь не взволнована и не испугана, как Седар, она разозлена. Этакий грозный пиратик – хрупкий и изящный, но исполненный решимости вырвать у меня сердце и бросить за борт на корм акулам.

– Что? – переспрашиваю хрипло, избегая ее прямого взгляда.

Роуз гневным и раздраженным жестом указывает на Сару, которая на коленях, в паре метров от меня, рыдает, закрыв лицо руками.

Пружинкой вскакиваю на ноги, бросаюсь к ней.

– Сара, ты как?

Она поднимает на меня взгляд, по щекам текут слезы, губы размыкаются, но из них вырывается лишь новый поток рыданий. В следующую секунду подруга бросается ко мне в объятия, чуть не сбив с ног. Она лихорадочно обвивает руками мою шею, прижимает меня к себе, как сокровище. Она кладет голову на мое плечо и ревет, ревет – точно так же, как это каждый день делает Хани.

Я тоже стискиваю ее сильно-сильно, глажу рукой по волосам. Большим пальцем легонько провожу за ушком – по любимому родимому пятнышку в форме облачка. Я столько долгих месяцев мечтала о такой вот физической близости с ней, мечтала ласкать ее, но… не при таких же обстоятельствах. Как ужасно: сама разбередила душу, сама и утешаю…

– Прости, – заклинаю, – прости-прости-прости. – Укачиваю ее в объятиях, как младенца на руках, а она все надрывается мне в волосы, я сгораю от чувства вины и стыда. – Я не хотела, правда!

Наконец Сара слегка отстраняется и смотрит на меня. Ее лицо – смесь слез и страданий. Орландо сует ей салфетку. Она вытирает глаза.

– Чего ты не хотела ? – спрашивает Сара, икая. – Ты ничего не сделала.

– Нет, это из-за моей… – Я осекаюсь, не решаясь вот так сразу во всем признаться. – Это было ужасно? Увидеть ее… такой? – спрашиваю вместо этого, и глаза любимой тут же наполняются свежей влагой.

– Не то чтобы… – шепчет она. – Но… сильно. Слишком много… надо осознать. Утрясти в себе. Сама не понимаю, что чувствую.

– О господи. Пусть кто-нибудь немедленно объяснит, какого черта тут происходит! – перебивает Роуз.

Сара медленно переводит взор на нее, потом обратно на меня, и в нем разгорается искра понимания. А затем и шока.

– Это ты… ТЫ?!

– Ты вызвала сюда привидение. – Роуз констатирует факт таким будничным тоном, что у меня мелькает подозрение: не тянется ли за ее банджо примерно тот же шлейф, что и за моей скрипкой?

– Именно так. – Оборачиваюсь к хозяйке дома. – Извини меня, пожалуйста.

Сара отшатывается назад.

– Но как?!

Я поднимаю с пола скрипку и демонстрирую всем – как на лекции.

– Она принадлежала моему папе. Долгие годы мы считали, что она уничтожена или пропала при его гибели. Но вот я ее нашла, и она… гм-м, умеет привлекать души умерших туда, где на ней играют.

Я предполагала – аудитория сейчас взорвется гневным гулом, но вместо этого воцаряется гробовое молчание. Все взирают на меня в немом изумлении.

– Бред какой-то, – выдавливает из себя Орландо и опять обхватывает за плечи пострадавшую.

Роуз резко поворачивается к нему.

– А ты что, призрака не видел? Ослеп?

Мой старый друг инстинктивно отступает на два шага в сторону, на ходу бормоча что-то о коллективном отравлении угарным газом. Его здравая натура не принимает произошедшего, не желает верить во все эти бабушкины сказки насчет бродячих неупокоенных духов и семейных проклятий.

– И откуда взялась эта скрипка? – на удивление спокойно интересуется Седар. – В смысле – как она досталась твоему папе?

– Я так понимаю, она в семье уже давным-давно. По виду не скажешь, но инструмент старый. По-настоящему старый. То есть очень. Не так давно кто-то закопал ее, а я нашла.

– Тем вечером, значит? Когда ты вернулась вся в грязи? – осеняет Орландо. – Тогда ты и…

Я киваю, не глядя ему в глаза.

– Посмотреть-то можно? – просит Седар, и я храбро протягиваю ему скрипку. Впрочем, в момент, когда он касается грифа, у меня возникает инстинктивный порыв дернуть ее обратно. Парень кладет инструмент на ладони, изучает, переворачивает, вертит во все стороны. Я замко́м скрещиваю руки на груди, чтобы они как-нибудь сами собой не выхватили сокровище. Седар обращается с ним совсем не как с потусторонней сущностью, недавно освобожденной из подземного мира, а как с обычным приспособлением для извлечения музыки, конструкцией из струн и древесины… Боже, невыносимо видеть, как он с ним груб и небрежен. Кеннет, заглядывая товарищу через плечо, тоже торопится рассмотреть скрипку, и на лице у него – смесь любопытства и опаски. А вот Роуз, та глядит только на Сару, и как-то странно, почти с тоской, словно жалеет, что это не она, а Орландо прижимает ее сейчас к себе.