Джеймс Ганн - Чудеса магии

Прентиналья пристально посмотрел, поднял свои густые брови и наклонился ко мне.

— А случилось то, что он ушел.

— Ушел!

Тиберио Прентиналья кивнул утвердительно.

— Да, ушел… Вот уже неделя, как он исчез, и все поиски безрезультатны. Таддео Тальвенти позвал меня и рассказал мне всю эту историю. Согласитесь, что все это очень странно. Витрина осталась запечатанной, замок не тронут. Никаких следов взлома, ничего решительно, и тем не менее бюста больше нет…

Прентиналья замолчал и посмотрел на меня, словно для того, чтобы оценить эффект, произведенный его сообщением. Затем он продолжал:

— Вот видите, дорогой мой, не говорил ли я вам, что у нас происходят вещи сверхъестественные, непостижимые, недоступные разуму, совсем как во времена Карло Гоцци, рассказавшего в своих мемуарах о том, какие штуки с ним разыгрывали тайные силы. И не пытайтесь меня уверить, что происшествие с бюстом вещь самая обыкновенная, что в один прекрасный день все объяснится само собой… Нет, расследование ведется очень тщательно, но до сих пор оно не дало никаких результатов. Уверяю вас, что Таддео Тальвенти очень щедр на этот раз…

Я внимательно посмотрел на Прентиналью. Действительно, история, которую он рассказал мне, была странной; но насколько она близка к истине? Не прибавил ли он чего от себя? Не хотел ли он меня мистифицировать? Но нет, сейчас он не был похож на человека, который шутит. Вдруг он снял шляпу и несколько раз провел ладонью по лбу. Пока он молчал и казался погруженным в размышления, я посмотрел на часы. Было два часа ночи. Я вдруг почувствовал, что падаю от усталости. Ощущение беспокойства, которое я испытывал во время своей послеобеденной прогулки, снова охватило меня. Наконец, Прентиналья нарушил молчание, резко постучав по столу, чтобы разбудить слугу, дремавшего в соседнем зале. И пока тот складывал монеты на металлическое блюдце, предназначенное для этой цели, Прентиналья сказал мне:

— Идемте, дорогой мой, пора уж. Завтра утром мне предстоит ехать в Рим. Там я встречусь с лордом Сперлингом, чтобы совершить с ним вместе поездку по Сицилии. Какое счастье, что я вас сегодня встретил! Только к чему, черт возьми, я рассказал вам все эти диковины? Впрочем, вы ведь не суеверны…

Говоря это, Прентиналья смотрел на меня с вниманием, почти стеснявшим меня. Хотел ли он проверить, какое впечатление его рассказ произвел на меня? Без сомнения, мое лицо отражало состояние, в котором я находился, потому что он схватил меня за руку.

— И сумасшедший же этот Прентиналья! Забыв, что вы, мой бедный друг, сделали двадцать четыре часа по железной дороге, он удерживает вас здесь для пустой болтовни! Настоящий палач! Я провожу вас до отеля. Где вы остановились?

— В отеле «Виктория». Но я покину его, как только найду что-нибудь подходящее.

И, пока мы огибали угол Фреццарии, я на ходу рассказал Прентиналье о неудаче с Каза Триджани и о плане, который пришел мне в голову. Он слушал меня, волоча за собой палку по плитам тротуара. Так мы дошли до двери моего отеля.

— Несколько комнат… в спокойном квартале… Да, я понимаю, чего вы хотите, и, пожалуй, мог бы вам это устроить. Какая, однако, досада, что мой отъезд мешает мне побыть с вами, чтобы помочь. Все-таки завтра утром я пришлю адрес, а также указания, где можно достать мебель. Через несколько недель я возвращусь, и мы встретимся «под китайцем». Сперлинг будет очень рад узнать, что вы здесь. Пока, дорогой друг, спокойной ночи. Не поддавайтесь дурному настроению, и да будет наша Венеция к вам благосклонна!

Была ли то усталость от путешествия, или некоторая нервность, вызванная впечатлениями первого вечера в Венеции, но только я спал очень плохо, сном тяжелым и прерывистым, и проснулся утром как раз за мгновенье до того, как в дверь ко мне постучали.

Швейцар подал мне письмо. Я узнал фантастический почерк Тиберио Прентинальи и его печать на конверте. Печатью служил вделанный в кольцо сердолик с выгравированными на нем кабалистическими знаками. Камень, очевидно, принадлежал некогда одному из любителей оккультивных знаний, которых было много в Венеции XVIII века. Эта ценная вещь прекрасно подходила к замашкам мага, которые любил себе присваивать синьор Прентиналья; это было также одной из граней его многостороннего существа. Но в настоящую минуту меня больше всего интересовало его превосходное знание Венеции, благодаря которому, — в этом я не сомневался, — мне удастся получить желаемое помещение.

С этой мыслью я сломал магический воск печати. Прентиналья писал мне:

«Мой дорогой, дорогой друг.

Так как вы окончательно хотите сделаться венецианцем, я бы вам посоветовал отправиться, не теряя времени, на Фондамента Фоскарини, дом № 796. Вы позвоните у двери старого палаццо Альтиненго аи Кармини. Синьора Верана откроет вам и покажет комнаты, предназначенные ею для сдачи. Я не знаю в Венеции ничего более соблазнительного в духе XVIII века. Обставленный соответственным образом, ваш mezzanino [11]будет достоин галантного Казановы и фантастического Карло Гоцци. Вот адреса людей, у которых можете получить все для этого нужное. Синьора Верана окажет вам помощь во всем, что вам понадобится. После своего возвращения я навещу вас в новом жилище. Что касается срока — Non so [12], как говорим мы, венецианцы. Жму вам руку по французскому обычаю.

Весь ваш

Тиберио Прентиналья».

Я сложил письмо. Я почувствовал себя, по правде сказать, слегка обманутым в своих ожиданиях, хотя в первое мгновение не мог разобрать, в чем собственно был разочарован. После минутного размышления я понял причину. Прентиналья давал мне все нужные сведения, но в его письме не было ничего относительно предмета нашего вчерашнего разговора. Ни слова о бюсте, исчезнувшем при столь таинственных обстоятельствах. Но существенно было то, что я получил адрес, и я повторил его себе несколько раз, одеваясь: Палаццо Альтиненго аи Кармини, палаццо Альтиненго…

Я знал в Венеции два палаццо Альтиненго, и должен сознаться, что совершенно не подозревал о существовании третьего, у Кармини, который указывал мне Прентиналья. Но церковь Кармини была мне хорошо известна, благодаря ее соседству со Scuola [13]того же имени и ее очаровательными фресками Тьеполо. Не раз звонил я у дверей Скуолы и платил сторожу лиру за билет, чтобы пройти внутрь здания, подняться по лестнице с лепными сводами и полюбоваться плафоном большой залы со святыми и чувственными фигурами, тьеполовская грация которых сообщала этому месту характер одновременно часовни и бального зала. Церковь и Скуола часто привлекали меня в этот квартал Венеции, который я полюбил за его народный характер, особенно ярко выраженный в Кампо Санта Маргерита.