Джеймс Ганн - Чудеса магии

— Мы уходим сразу после игры, — сказал он.

Я даже не знал радоваться этому сообщению или нет.

Начальная ставка была десять центов, и как только началась игра, Ларсен тут же стал постоянно выигрывать. Это была очень странная игра, я был весь на взводе. У Гласса, сидящего рядом со мной, страшно опухла левая щека и ему все время приходилось щуриться сквозь правую линзу очков (левая треснула, когда Ларсен ударил его). Было ощущение, что мы играем на вокзале, просто так, чтобы убить время до прихода поезда — Ларсен так и не снял с себя шляпу. Тени со всей округи сползлись к нашему дому и в ожидании затаились. Я с детства считал, что тени — существа живые, не переменил своего мнения насчет них и сейчас. Обвернутая старой газетой лампочка бросала яркий конус света на часть стола, остальная же комната тонула во мраке. Он сказал, что после игры мы уедем отсюда. Но куда ?

Все началось тогда, когда Ларсен выиграл уже с каждого из нас по пять долларов — именно тогда я услышал подозрительный шорох. Сперва я не придал ему особенного значения, потому что он был едва слышен и смешивался с постаныванием травы за окном, но с самого начала он насторожил меня.

Ларсен вскрыл короля и сгрёб одним движением руки со стола все деньги.

— Сегодня ты явно не сможешь проиграть, — заметил Гласс и улыбнулся. И тут же болезненно моргнул, гак как улыбка напомнила ему о недавнем инциденте: причинила боль его пораненной щеке.

Ларсен нахмурился. Он, казалось, был совершенно равнодушен к своему везению и к замечанию Гласса. Его маленькие поросячьи глазки продолжали беспорядочно метаться из стороны в сторону, что меня лично стало уже больше чем раздражать. Я стал прикидывать: «Может, он и убил Инки Козакса, допустим. Гласс и я для него ровным счетом ничего ценного не представляем. Может, он как раз сейчас обдумывает, как с нами расправиться. Или решил использовать нас для чего-то и думает, как много нам можно рассказать. Если он затеет что-нибудь, я тут же опрокину этот стол ему на голову. Обязательно опрокину, главное успеть это сделать…» Я начал смотреть на него другими глазами, теперь он был для меня совершенно посторонним, несмотря на то, что я знал его в течение десяти лет, он был моим боссом и платил отличное жалование.

И тут я снова услышал этот звук, на сей раз он был более отчетливым. Это был очень специфический звук, который сложно описать — нечто похожее должна была издавать завернутая во множество одеял и пытающаяся из них выкарабкаться наружу крыса. Я поднял глаза и заметил, что и без того бледное лицо Гласса теперь стало просто белым. Синяк на его левой щеке проступил сильнее.

— Моя черная пуля добавляет десять центов, — сказал Ларсен и толкнул монету в общую кучу.

— Я с тобой, — поддержал его я и кинул туда же два пятицентовика. Мой голос показался мне таким сухим и сдавленным, что я перепугался.

Гласс вложил свои деньги и раздал всем еще по одной карте.

Теперь уже я почувствовал, как кровь отхлынула от моего лица — мне показалось, что странный звук исходил прямо из чемодана Ларсена, а ведь я прекрасно помнил, что он уложил пистолет Инки таким образом, что он был направлен мушкой в противоположную нам сторону.

Шорох становился все громче. Гласс, конечно, не мог сидеть спокойно, чтобы ничего не ляпнуть. Он чуть отодвинул назад свой стул и зашептал: «Мне показалось, что я слышал…»

Но закончить ему не удалось: Ларсен метнул в него полный безумия убийственный взгляд и Глассу вновь пришлось образумиться и несколько неуклюже завершить: «Мне показалось, что я слышал, как прошел одиннадцатичасовой поезд».

— Сиди тихо и не дергайся, — властно сказал Ларсен, — сейчас только без пятнадцати одиннадцать, ты ничего не слышал. Мой туз добавляет десять центов.

— Поддерживаю, — прохрипел не своим голосом я.

Я не понимал того, что говорю. Мне хотелось вскочить с места и вышвырнуть чемодан Ларсена подальше за дверь, я хотел сбежать… Но я сидел не двигаясь. Все мы сидели, не двигаясь, пребывая в каком-то оцепенении. Мы не осмеливались шелохнуться по той причине, что если бы мы это сделали, то автоматически признали бы невероятное, невообразимое, ошеломляющее… Итак, мы постепенно сходили с ума. Я снова облизал языком свои истрескавшиеся губы.

Я всматривался в карты, тщетно пытаясь выбросить из головы все постороннее. К этому моменту все карты были на руках. У меня был валет и кое-какая мелочь, кроме того я вычислил, что моя лежащая вниз картинкой карта тоже была валетом, итого пара валетов. Гласс нам уже продемонстрировал своего короля. Однако туз Ларсена был и оставался самой сильной картой в игре.

А звук все не прекращался. Шуршащий, скребущийся, проникающий в самое сердце. Приглушенный звук.

— Я повышаю ставки еще на десять центов, — громко сказал Гласс. У меня возникло такое подозрение, что он сказал это только для того, чтобы заглушить этот страшный, леденящий душу шорох, а не потому, что его карты были особенно хороши.

Я с деланным любопытством повернулся к Ларсену, будто мне неожиданно стало интересно, как он отреагирует на слова Гласса — будет дальше повышать или спасует. Теперь его глаза не бегали по сторонам, а неотрывно смотрели в одном направлении — на чемодан. Его рот скривился в безобразной усмешке. Через несколько мгновений его губы зашевелились. Его голос был таким низким, что я с трудом разбирал слова:

— Еще десять центов. Знаешь, это я убил Инки . Что там говорит твой валет, Безносый?

— Повышает ставку, — машинально ответил я.

Его ответ последовал таким же едва различимым голосом:

— У тебя нет ни единого шанса на выигрыш, Безносый. Но понимаешь, в чем загвоздка — он не имел при себе денег, хотя утверждал обратное. Я вычислил местонахождение его тайника — он прятал их в своей комнате. Однако я не могу выполнить эту часть работы сам, полицейские легко опознают меня. Вот тут вы мне и пригодитесь. Вы легко и быстро сделаете это для меня. Именно поэтому мы направляемся сегодня ночью в Нью-Йорк. Еще десять центов. Что скажешь?

— Я понял тебя, — услышал я свой собственный голос.

Шум прекратился. Прекратился не постепенно, а внезапно, сразу. И тут мне в десять раз больше захотелось вскочить со своего места и что-нибудь предпринять, но я буквально прирос к стулу.

Ларсен медленно перевернул лежащую на столе карту. Бубновый туз. И снова я едва слышал его слова:

— Два туза. И вот еще что — маленький пистолет Инки не сумел защитить его. У него даже не было шанса пустить его в ход. Трефы и бубны. Две пули. Я выиграл.

В следующее мгновение это случилось.

Мне кажется, что нет необходимости много распространяться о том, что мы сделали потом. Тело мы похоронили недалеко от дома, среди морской травы. Подчистили все в доме и, отъехав пару миль на машине, оставили ее. Пистолет мы взяли с собой, разобрали на части, расплющили их до неузнаваемости булыжником и повышвыривали в залив. О деньгах Инки мы больше ничего и выясняли, да и не пытались. Полиция до нас так и не добралась. Мы считали себя счастливчиками, что нам удалось так ловко замести следы после случившегося.