Джеймс Ганн - Чудеса магии

Как только я понял, чего чудом избежал секунду назад, меня прорвало:

— Я всегда говорил Инки, что рано или поздно подобное случится! Проклятый дурак!

— К сожалению, Инки находится слишком далеко, чтобы услышать тебя, — справедливо подметил Гласс.

Ларсен оторопело смотрел своими свинячьими глазенками на лежащий между его ног пистолет. Он еще дымился. Затем Энтон качнул головой, натужно усмехнувшись, поднял его и положил на стол. В его лице не было ни кровинки.

— Эту чертову штуковину нужно выбросить куда подальше. Слишком опасно держать ее при себе, она принесет несчастье, — сказал я Ларсену. — Но лучше бы я этого не делал… Сначала он смерил меня презрительным взглядом, а затем разразился отборным шведским матом.

— Помалкивай в тряпочку, Безносый, — завершил он свою убийственную тираду, — и не смей мне указывать, что делать, а чего не делать. Я сам смогу позаботиться о себе и об этом пистолете. А сейчас я отправляюсь спать.

Он с треском захлопнул за собой дверь в спальню, после чего мы вдруг со всей ясностью поняли, что спать придется скорее всего на полу, укрывшись чем попало. От этой мысли нам стало еще тоскливей.

Но спать не хотелось. И дело было вовсе не в парнях Дюгана… Умирая со скуки, мы достали колоду карт и начали играть в «пятнистый» покер. Разговаривали почти шепотом. «Пятнистый» покер мало чем отличается от обыкновенного, разве что четыре из пяти карт раздаются в открытую. С раздачи ты заказываешь по одной карте, поэтому деньги постоянно кочуют из рук в руки. Но мы играли по минимуму, наша ставка была десять центов. Это отличная, захватывающая игра, позволяющая быстро вытянуть деньги из простачков, Гласс и я частенько засиживались допоздна за этой игрой, когда нечего было делать. Но так как мы в равной степени были глупы или наоборот — опытны (как уж вам больше нравится), никто из нас не выходил в постоянные лидеры.

Было очень тихо, если не считать приглушенного храпа Ларсена, шороха травы за окном и редкого позвякивания десятицентовых монет.

По прошествии получаса Гласс случайно бросил взгляд на пистолет, который лежал на дальнем углу стола. И потому, как он заметно вздрогнул и заерзал на стуле, я понял — что-то не так. Медленно я перевел глаза на забытую Ларсеном игрушку. Так и есть! Я не мог точно определить в чем дело, но всем телом чувствовал, что произошло нечто странное. Когда Гласс своими худыми и узловатыми пальцами крутанул пистолет, я понял в чем дело… Перед своим бурным уходом в спальню Ларсен положил пистолет на стол так, что он был направлен своим дулом на входную дверь. Я почему-то был уверен в этом. Сейчас же дуло его было направлено совсем в другую сторону — в сторону спальни. Когда у тебя работа нервная, то рано или поздно память начинает играть с тобой злую шутку.

Ровно через полчаса мы снова заметили, что дуло пистолета направлено на спальню. На этот раз Гласс побледнел как полотно и стал испуганно озираться по сторонам. Я же списал все на расшатанные нервы — пора подлечиться. Рыбалка, свежий воздух, одиночество… Одна сигарета в день и никакого пива.

Гласс тихо присвистнул и поднялся с места. Он стал экспериментировать: класть пистолет на разные участки стола и подталкивать его, пробуя на устойчивость. Потом он стал трясти стол, чтобы посмотреть, будет ли тот от этого вращаться.

— Теперь все ясно, — наконец, сказал он шепотом, — когда пистолет лежал здесь, то достаточно было легкого подрагивания стола, чтобы он двинулся с места и описал полукруг… Видишь, стол стоит неустойчиво, он вибрирует. Когда мы играли в карты, мы опирались на него и слегка покачивали, и пушка медленно вертелась по кругу.

— Мне наплевать на все это, — в свою очередь прошептал я, — знаешь, мне не очень-то хочется быть застреленным во сне этой игрушкой только потому, что этот стол, видите ли, плохо стоит. Мне думается, что шума проходящего в двух милях отсюда поезда вполне достаточно, чтобы этот сумасшедший курок нажался сам собой. Дай-ка мне пистолет.

Гласс вручил его мне, и я, аккуратно держа эту опасную железку дулом вниз, разрядил ее и положил обратно на стол. Пули же я бросил себе в карман. После этого мы решили рискнуть и сыграть еще партию-другую в карты.

— Ставлю десять центов на свою красную пульку, — произнес я («пулька» обозначала туза, я назвал своего туда «красным», потому что он был червовым).

— Мой король повышает ставку еще на десять, — ответил Гласс.

Но все же карты не отвлекали. Я не мог сконцентрироваться на игре, когда мои мысли метались между Люком Дюганом и пистолетом Инки.

— Помнишь тот вечер, Гласс, — начал я, — когда ты было заикнулся о том, что, вероятно, не всё чисто с этим пистолетом ?

— Мало ли чего я говорил, Безносый. Не многое из того, что я говорю, обычно стоит запоминать. Давай ка лучше продолжим игру. Ставлю пять центов на две семерки.

Я последовал его совету и вновь попробовал сосредоточиться на картах, но в этот раз мне не повезло и я просадил пять или шесть долларов. К двум часам ночи мы оба чертовски устали и одновременно решили покончить с этим. Азарт в тот вечер так и не охватил ни одного из нас. Мы достали пуховые одеяла, завернулись в них и попытались урвать у ночи несколько часиков сна. Я еще некоторое время прислушивался к шороху морской травы и гудкам товарного состава в двух милях от дома, раздумывая над возможными ходами и провокациями хитрого Люка Дюгана. Наконец, я отключился.

Еще только-только забрезжил рассвет, когда меня разбудил непонятный щелкающий звук. Через окно, сквозь тени, на пол падал призрачный, зеленоватый свет. Я лежал, не шевелясь, сам не понимая, к чему прислушиваюсь, что хочу услышать. Только с пробуждением я осознал, как неудобно было спать на полу, без подушки и простыни, и как ужасно чесались мои лицо и руки от комариных укусов. И вдруг я услышал это снова. Такой звук мог означать для меня только одно — резкий металлический удар собачки, которая бьет вхолостую своим молоточком по пустому барабану. Дважды я слышал этот звук. Казалось, что он доносится из глубины комнаты. Я быстро выбрался из одеяла и стал расталкивать Гласса.

— Этот чертов пистолет! — возбужденно шептал я ему в ухо, — Гласс, проснись! Он пытался выстрелить!

Когда человек внезапно пробуждается среди ночи от каких-то странных звуков, он должен себя чувствовать приблизительно так, как чувствовал себя я, когда не думая, говорил эти сумасшедшие вещи. Гласс пристально, ничего не понимая, посмотрел на меня, потер глаза и улыбнулся. Нет, я не видел в этих сумерках его улыбку, но я почувствовал ее в голосе, когда он саркастически произнес:

— Все гораздо проще, Безносый. Ты просто рехнулся.

— Да говорю тебе, я клянусь, что слышал сам, своими ушами, — настаивал я на своем, — это был щелчок собачки!