Элизабет Ли - Ведуньи [litres]

Значит, я по-прежнему им отмечена, избрана им . Глаза мои наливаются слезами, и я прижимаю к ним кулаки, чтобы не заплакать, чтобы удержать на поводке того, кого замечаю краем глаза. Не знаю, почему я решила, будто в другом доме, в другой одежде мне удастся уйти от своей судьбы. То облегчение, которое я испытала минувшим вечером, теперь сменяется разочарованием. Мне нужно очень осторожно управлять скрытой в моей душе силой, дабы обеспечить собственную безопасность и не позволить тому псу застигнуть меня врасплох и тем самым дать всем понять, что я самозванка.

Да, я по-прежнему избрана им и не знаю, долго ли мой властелин позволит мне скрываться здесь, прежде чем ему захочется полностью овладеть мною – даже и против моей воли. И потом, он ведь все еще способен забрать Энни. Я опять прижимаю к глазам кулаки, но не могу прогнать страшное видение: ручонка Энни, на которой отчетливо видна его отметина и на которую наш новый магистрат холодно смотрит, а потом хватает мою сестренку, а заодно приказывает арестовать маму и Джона и всех отправляет в ассизы. И тогда им всем… Я с силой ударяю себя кулаками по лбу, ибо мне тут же мерещится виселица.

В глубине моего существа раздается грозное рычание пса; оно сотрясает все мое тело, и я понимаю, что даже если всего лишь злобный шепоток тех, кто хочет навлечь на нас беду, доберется до ушей магистрата, я использую все заключенные во мне темные силы и обрушу их на виновных. Любой, кто станет порочить мою семью в глазах магистрата, познает всю силу моего гнева.

Эти жуткие мысли прерывает тихий стук в дверь. Так может стучаться только Дэниел. Я моментально натягиваю на себя одежду, снова зашнуровываю корсет и приглашаю его войти.

– Ну, – ласково спрашивает он, – тебе понравилась комната?

Я озираюсь, поскольку толком комнату и не рассмотрела. Раньше она принадлежала Бетт, а теперь стала моей. Она небольшая, примерно такая же, как та, в которой мы спим втроем – Энни, мама и я. Центральное место занимает просторная лежанка, накрытая толстым теплым одеялом; поверх одеяла лежит аккуратно свернутая юбка. А вот Энни сегодня ночью наверняка замерзнет, ведь меня рядом не будет и некому будет ее согреть.

– По-моему, очень миленькая, – говорю я.

– Очень маленькая, ты хочешь сказать, – смеется он.

– Да нет, мне места вполне хватит.

Но Дэниел видит меня насквозь.

– По-моему… Ты ведь сейчас о своем доме вспоминала, верно? Уже соскучилась? Ничего, завтра ты сможешь их навестить, уж я как-нибудь это устрою. Найдем время.

– Спасибо тебе.

Он обнимает меня.

– Я так рад, что ты здесь.

– Я тоже, – говорю я. И в данный момент это почти правда.

На моей постели толстый тюфяк из плотно связанной соломы – куда толще, чем тот, к которому я привыкла, – и хорошее, теплое одеяло. И теперь я живу под одной крышей с Дэниелом. Мне бы следовало спать безмятежным сном, а я не могу.

Дома я отплывала в царство сна под ровное дыхание Энни и всхрапывания Джона. Здесь же меня окружает полная тишина, и от нее никуда не деться. Я лежу в удобной постели и с нетерпением жду той минуты, когда в окно проникнут тонкие пальцы солнечных лучей и мне можно будет встать и заняться работой.

Сорочка, корсет, юбка, башмаки. В корсете я чувствую себя неловко, мне в нем тесно, а юбка слишком широка в талии, как ее ни подвязывай. Три попытки заколоть волосы ни к чему не приводят; волосы все равно рассыпаются по плечам, так что я в итоге просто натягиваю на голову чепчик, постаравшись сделать это точно так же, как делала Бетт.

В гостиной на стене висит какая-то большая круглая полированная тарелка. По-моему, в доме еще никто не встал, и я позволяю себе остановиться возле этой тарелки. Оттуда на меня смотрит девушка с большими голубыми глазами на открытом лице, с которого все волосы тщательно убраны под чепчик. В общем, обыкновенная деревенская девушка. Только, может, чуть более серьезная. Интересно, что бы она подумала обо мне, если бы родилась в этом доме?

За плечом той девушки появляется Дэниел – сперва его подбородок, затем губы, и он губами касается ее щеки. Она улыбается и превращается в меня, а он спрашивает:

– Мне пойти с тобой? Может, помочь – хотя бы в первый-то день?

– Ничего, я справлюсь. У тебя что, других дел нет, лентяй?

– Есть, конечно, – смеется он, – только теперь мне придется навоз в поле разбрасывать, а не коров доить. Я уж и жалеть начинаю, что дойку тебе передал.

– Поздно спохватился. Ступай навоз возить, а меня оставь в покое. Мне и так не по себе, не знаю, как я со всем управлюсь.

Я слышу шаркающие шаги мистера Тейлора, слышу, как он откашливается после ночного сна. Дэниел подмигивает мне и громко говорит:

– Да, мисс. В таком случае мы с вами еще увидимся вечером, когда с работой покончим.

Когда я захожу в хлев, животные почему-то кажутся мне куда крупнее, чем раньше. Может, это потому, что я тут одна? Лошади скалят свои крупные зубы; волы что-то с хрустом ломают рогами. Даже нежная Пиппин с такими красивыми глазами, большими, как озера, кажется мне огромной и неуклюжей.

Я вздыхаю, оправляю юбку, говорю себе: теперь ты доярка, дорогая, потом беру скамейку и подойник, усаживаюсь и принимаюсь за работу. Дело идет неплохо, хотя один раз я чуть не соскользнула со скамейки, а Пиппин, шарахнувшись, чуть не разлила все молоко, но в целом подойник наполняется довольно быстро. В общем, свое первое задание я выполнила. Теперь надо бы поскорей отнести результаты моих усилий в сыроварню, но у меня нет сил встать, настолько меня утомила моя первая самостоятельная дойка.

Помахивая полотняным узелком и стараясь идти как можно быстрее, я поднимаюсь по склону холма, хотя непривыкшие к башмакам ноги уже стерты, а слишком теплые и многочисленные одежки стесняют движения. Однако мне не терпится поскорее рассказать своим, как меня встретили на ферме и как я прожила там свой первый день.

По времени я рассчитала правильно: все сидят за столом и обедают, хотя еда, как всегда, крайне скудная. Я одна за сегодняшний день съела куда больше того, что им еще приходится делить друг с другом.

Энни моментально выскакивает из-за стола, подбегает ко мне и обнимает меня за талию, пряча лицо в сборках юбки.

– Ну, кутенок, что у вас сегодня новенького? – спрашиваю я, присаживаясь перед ней на корточки.

– Сет приходил. Правда, лечение ему не требовалось, зато он принес пахту и всякие вкусные корочки. А еще он так здорово меня кружил, кружил, кружил…

– Пока пахта и корочки обратно не вернулись, – подсказывает Джон.

– А маленькие воробьята уже летать учатся. – На брата Энни внимания не обращает, снова садится за стол и с ожиданием смотрит на меня.