Дин Кунц - Мистериум [litres]

– Он полностью привязан?

– Да. – Фентон достал ключ. – И все равно будьте осторожны. Уолтеру Кольту он откусил мизинец. Когда войдете, я запру за вами дверь. Таково правило.

– Понимаю.

– Я буду наблюдать за вами через окошко, но дверь закрыть все равно придется.

Окно в восемнадцать дюймов ширины и фут высоты было многослойным, с проволокой, проложенной между слоями.

Полицейский Фентон заглянул в окошко и только потом сунул ключ в скважину замка.

– Здешний персонал заходит в палату по двое и никогда поодиночке. Обычно идет медсестра, а с ней крепкий парень. Санитар или что-то вроде того.

– Со мной все будет в порядке, – успокоил его Карсон.

– И еще. У него глаза светятся, как у зверя. Врачи думают, это из-за контактных линз. Знаете, наверное. Некоторые нацепляют их на Хеллоуин. Когда его привязали, санитары хотели снять эти линзы. Он как раз очнулся после снотворного, или чем там его накачали… стал мотать головой, рвать ремни. Решили не трогать линзы до завтра.

– Если он попытается меня напугать, я вставлю свои восковые клыки и сам его напугаю, – пообещал Карсон.

Меган и Бен хорошо поработали вместе. Окно они забили двойным слоем синтетического холста, натянув его достаточно плотно, чтобы ветер не надувал холст наподобие паруса, испытывая гвозди на прочность и норовя порвать ткань. После того как стекольщик вставит новое стекло, декоративную окантовку рамы придется чинить и заново красить. Поскольку боковое окно не открывалось, оно не было подключено к сигнализации и, следовательно, не повредило ее. Затем Меган и Бен собрали осколки и наметенный ветром мусор, ликвидировали хаос, устроенный Шекетом в кухне. За работой каждый рассказал свою историю.

Меган не думала, что рассказ Бена Хокинса способен отвлечь ее от ужаса, который Ли Шекет принес в ее жизнь, от ужаса, оставившего темное пятно в ее памяти. Но потрясающая история о смышленом золотистом ретривере, столь настойчиво заставившем Бена проделать весь путь от Олимпик-Виллидж до ее дома, отодвинула Шекета на задний план. Меган не скрывала своего удивления. В голове теснилось множество вопросов, ответа на которые не было.

Она сварила кофе, и они с Беном с двумя кружками поднялись наверх, в комнату Вуди, где устроились за маленьким круглым столиком. За этим столиком Меган и Вуди иногда вместе складывали пазлы.

Снаружи все так же стонал и завывал ветер. В окна глядела безликая ночь, требуя, чтобы ее впустили. Скрипели балки чердака, словно на них давил кто-то, проникший в дом. Погода ничуть не изменилась с раннего вечера, когда поднялся этот странный ветер. Буря не принесла с собой ливень. Но сейчас в ее рокоте слышались не только залпы угроз, но и обещание чего-то удивительного, несущего перемены.

Мальчик и пес лежали в тех же позах. Ни один из них не сдвинулся ни на дюйм. Поведение Вуди не удивляло Меган. Она привыкла к таким его позам. Но чтобы бодрствующий пес лежал неподвижно…

– Вуди умеет ладить с животными, – сказала Меган. – К нам во двор приходят олени, и он их кормит. Они уже не боятся брать ломтики яблока у него из рук. Кролики, белки и другие зверушки никогда не убегают от него.

– В детстве у меня были собаки. И потом, после службы. Кловер была удивительной собакой. Но все они не идут ни в какое сравнение с этим псом.

– Что же сейчас происходит между ними? – спросила Меган.

Бен покачал головой. Встав, он подошел к изножью кровати и тихо позвал:

– Скуби!

Пес выразительно ударил хвостом, но не шевельнулся.

Меган тоже подошла к кровати. Окликнула сына. Вуди не реагировал. Тогда она обратилась к ретриверу:

– Скуби, хоть ты ответь.

И вновь пес ударил хвостом по матрасу кровати.

Не сводя с ретривера глаз, Вуди прошептал:

– Нет. Его зовут Кипп.

Карсон Конрой вошел в палату. Полицейский Фентон сразу же запер за ним дверь.

Арестованный лежал на спине, прижав руки к бокам. Два ремня крепко привязывали его к кровати, верхняя часть которой была приподнята под углом в тридцать градусов.

Палата освещалась лишь ночником на стене прямо над головой Шекета. Этот неяркий свет издевательски пародировал мистическое свечение, которое некоторые христианские художники изображали над местом распятия. Но Шекет отнюдь не был образцом самопожертвования и искупления, озаренного светом любви. Глядя на его гротескную, демоническую фигуру, Карсон вспомнил строчку из Йейтса: «И что за чудище, дождавшись часа, ползет, чтоб вновь родиться в Вифлееме» [12]. Взгляд Шекета был полон ненависти. Карсон подошел к изножью кровати. Звериный блеск глаз, о котором ему говорил Фентон, постоянно менял оттенок, становясь то желтоватым, то красноватым. Утром, когда санитары вколют Шекету очередную дозу успокоительного и попытаются снять контактные линзы, они обнаружат, что никаких линз нет, а есть лишь глаза, которые с ужасающей быстротой менялись, превращаясь в глаза иного существа.

– Я доктор Конрой, окружной судмедэксперт. Я производил вскрытие мужчины, застреленного вчера, и женщины, закусанной насмерть.

Возможно, во взгляде этого существа и не было дьявольской сметливости, а Карсону она лишь почудилась. Но одно он понял: целиком полагаться на свои наблюдения и умозаключения нельзя. Он не мог угадать ход мыслей Шекета или истинное состояние рассудка арестованного.

– У меня нет намерения свидетельствовать против вас в суде. Я могу говорить лишь о состоянии тел Джастин Клайнмен и ее спутника.

Шекет даже не попытался ответить.

В воздухе улавливался слабый запах. Необычный. Не сказать чтобы отталкивающий, но и приятным назвать его тоже было нельзя. Просто незнакомый. Карсон ни разу не сталкивался с таким запахом и потому не мог дать ему определения.

– Здешний персонал не рассматривает вариант наихудшего сценария. Вас считают просто психически неуравновешенным, пережившим полный ментальный слом. Боюсь, это не так или не совсем так. Мне думается, с вами происходит нечто экстраординарное. – Руки Шекета лежали поверх одеяла, под ремнями. Тусклого света едва хватало, чтобы разглядеть напрягшиеся мышцы и пальцы, сжатые в кулаки. – Мистер Шекет, вам знакомо слово «трансгуманизм»? – Ноздри арестованного раздулись; вероятно, в знак возбуждения. – Возраст этой концепции еще слишком младенческий, чтобы называться философией, – продолжал Карсон. – Отсутствие фундаментальных фактов не позволяет называть ее теорией. Это просто религия приверженцев высоких технологий.

– Откуда вам знать? – спросил арестованный. – Вас и врачом-то назвать нельзя. Вы мясник, полосующий трупы.

Карсон пропустил услышанное мимо ушей и продолжил: