Дин Кунц - Мистериум [litres]

В коридоре, когда он выпустил Карсона и снова запер дверь, полицейский спросил:

– Скажите, док, он действительно свихнутый?

– Весьма свихнутый. Если он выберется из палаты…

– Это полностью исключено, – перебил Карсона Фентон. – Он даже мочится в бутылку.

– Если такое вдруг случится, – продолжал Карсон, записывая номер своего мобильника на обложке одного из журналов, – стреляйте на поражение, не подходите к трупу и немедленно звоните мне.

– Стрелять на поражение? Но правила ведомства…

– Тэд, ваша жизнь важнее карьеры. Стреляйте на поражение, а я приложу все силы, чтобы вас не слишком сурово наказали.

– Жаль, что Шелдрейк не остался нашим шерифом, – подумав, признался Фентон.

– Не засыпайте на посту и не теряйте бдительности.

– Старшая медсестра обещала регулярно приносить мне кофе.

– Рано или поздно вам понадобится отлучиться в туалет.

– Я там не задержусь, – пообещал Фентон. – Пулей оттуда, конечно, не выскочу, руки вымою обязательно.

– Когда соберетесь в туалет, ни в коем случае не подходите к дверному окошку и не заглядывайте внутрь. Он может подумать, что вы устраиваете проверку перед тем, как уйти.

– Док, вы меня малость пугаете.

– Это хорошо, – ответил Карсон.

«Нет. Его зовут Кипп».

Услышав эти слова, Меган только сейчас поняла, как глубоко спало в ней волнующее ощущение новых возможностей. Она сама загнала его в спячку после гибели Джейсона. Драгоценный звук голоса ее сына – красивого, мелодичного – пробудил в ней надежду, которую она усыпила в потаенном уголке разума, ни на что не рассчитывая. Одиннадцать лет ожидания. Она почти сжилась с тем, что ждет напрасно, и вдруг четыре этих простых слова.

– Что с вами? – спросил стоявший рядом Бен Хокинс. – Вы вся дрожите… Ах да, вы же рассказывали, что ваш сын не говорит, – добавил он, вспомнив их разговор за работой.

Сердце Меган колотилось столь же бешено, как несколькими часами ранее, когда Ли Шекет касался пальцами глаз Вуди, угрожая ослепить мальчика. Однако сейчас ее сердце стучало не от страха и гнева, а от радости и изумления. И даже больше. Меган охватил благоговейный трепет, ощущение чего-то чудесного и трансцендентного, отчего она сама онемела.

Она обнаружила, что стоит возле кровати. Вуди не повернулся. Она осмелилась коснуться его плеча, но совсем легко, словно прикосновение могло превратить мальчика в пыль.

Ни Вуди, ни Кипп не шевельнулись, продолжая свое странное общение, благодаря которому сын узнал имя ретривера и более того – обрел дар речи.

Мальчик, пес, кровать, комната – все потеряло четкость очертаний, размываемое теплыми слезами. Ах, если бы Джейсон сейчас был рядом и, как она, впервые услышал голос их сына. Меган подумала об этом, но без щемящей грусти.

Меган не раз пыталась представить, каким будет голос Вуди, если сын вдруг заговорит. Наверное, скованным и невнятным. Так ей казалось. Вуди постоянно слышал речь других, но не упражнял свои голосовые связки. Эти четыре слова потрясли и взволновали ее гораздо сильнее, чем она могла объяснить, и не только тем, что он узнал имя ретривера. Вуди говорил легко, как любой ребенок его возраста.

Потом она вспомнила, что уже слышала его голос. Во сне, когда он произнес: «Дороти». Меган не придала этому значения, подумала, что ослышалась, поскольку ни у нее, ни тем более у Вуди не было знакомых с таким именем. Теперь сомнения отпали. Она действительно слышала это имя. Не убирая руки с плеча сына, желая снова услышать его голос, Меган спросила:

– Дорогой, а кто такая Дороти?

Пес трижды ударил хвостом, а изо рта Вуди снова полилась музыка слов:

– Дороти была его человеческой матерью. Кипп попал к ней щенком. Вчера она умерла от рака. Кипп любил ее больше, чем кого-либо. Я тоже люблю тебя больше, чем кого-либо. Никогда не умирай. Никогда. Это ужасно для тех, кого ты оставляешь.

Меган всегда была сильной. Всю жизнь. Никакой удар судьбы не мог сбить ее с ног, лишив возможности подняться. Ее жизнь неслась подобно бурной реке, но подводные течения и пороги оказывались вполне преодолимыми. Более того, они обогащали ее опытом и делали сильнее. Казалось бы, ничего удивительного, что нынешнее потрясение наступило не от смертельной угрозы, а от сыновнего признания в любви. Но оно застало ее беззащитной, да Меган и не хотела защищаться, прождав эти слова долгих одиннадцать лет. Ее ноги совсем ослабли, и она присела на край кровати. Одиночные слезинки превратились в тихие ручейки. Она сказала Вуди, что всегда любила и всегда будет любить его. Вуди на это ничего не ответил, зато Кипп трижды ударил своим великолепным хвостом.

Кипп и Вуди соединились взглядами и разумом, общаясь через Провод.

Их общение было личным. Они передавали и получали телепатические сообщения, но лишь между собой.

Кипп делился с мальчиком своим видением мира.

«Здесь я был, это видел, таких людей встречал, и вот что я обо всем этом думаю».

Пес рассказывал о том, что ценит и чего боится, щедро делясь своими знаниями.

О том же рассказывал и Вуди, хотя его жизненный опыт был скромнее.

Кипп знал, что простота в человеческих отношениях свидетельствует о правде, а всякого рода сложности – признак обмана. Вуди Букмен тоже это знал, но только сейчас начал понимать умом, сердцем и душой.

Они много чего знали.

Что зависть и жадность – отрава, порождающая неуемную жажду власти и всяческое зло.

Что любовь – противоядие от зависти и жадности.

Что любовь необходима для сохранения чистоты.

Что покоя ума и совершенного счастья можно достичь только с помощью истинной чистоты и простоты истины.

Ни Вуди, ни Кипп не были ошеломлены тем, что делятся самым сокровенным и узнают сокровенное от другого.

Провод помогал делать признания, которые было бы нелегко произнести вслух, мгновенно преодолевая всякое смущение.

Киппа и Вуди роднило то, что оба были невинны и простодушны: первый благодаря своей собачьей природе, а второй – из-за особенностей развития.

Более того, оба понимали, что все существа с высокой способностью восприятия зачастую были глупцами, вынужденными смиряться со своей глупостью, а не отрицать ее.

Такое понимание вело к скромности и смирению.

Смирение было основой всех существенных достижений.

Бесхитростные факты и эмоции складывались в невидимые узоры, и телепатическое общение двух жизней текло столь же легко и свободно, как сведения, перекачиваемые с компьютера на флешку, но имело куда более глубокий смысл, чем просто передача данных.

Узы, связывающие людей и собак, существовали сотню тысяч лет, а может, и того больше.

Но общение Вуди и Киппа делало эти узы сильнее и крепче, чем они были на проятежине минувших тысячелетий.