Эд Курц - И создал из ребра я новый мир

Поймайте! Поймайте!

Они его не поймали.

Несмотря на голодный вид и короткие ноги, маленький зверь обогнал их всех, выбежав из палатки навстречу песочно-желтому свету солнца. Абсолютно голый да еще жуткий на вид, неизвестно, далеко бы он ушел, но вопрос оказался из числа риторических, ибо то, что не удалось сделать его хранителям и зевакам, легко и непринужденно провернул мужчина с остроконечной бородкой в мятом костюме. Да, Черный Гарри Эшфорд подхватил охваченного паникой юношу легко, одной рукой, и прошептал ему в скрытое мехом ухо:

всяк сидит в своей клетке —

будь благодарен за свою!

И после того, как преследующая толпа догнала их и Зазывала Дэвис начал избивать мальчика с собачьей мордой под крики маленькой девочки, бьющейся в руках у няни, фильм резко оборвался на огромном кадре, где Теодора, сидя у себя на кухне, лила горькие слезы над рассыпанной по полу переваренной картошкой.

ТЕОДОРА В СВОЕЙ КЛЕТКЕ, пересек изображение новый титр.

Ночной показ для помощника шерифа Дина Мортимера оказался зрелищем гораздо более нехитрым.

На его глазах фокусник ( черный гарри эшфорд; фокусник-иллюзионист-конферансье — мастер мистерий ) совершал на маленькой сцене удивительные трюки, гораздо более впечатляющие, чем у любого другого фокусника, когда-либо Дином виденного. Не шли ни в какое сравнение карточные престидижитации Эрла Чайлда, которые он показывал у себя в таверне многажды за смену; ни выступление кудесника на осенней литчфилдской ярмарке — тот парень крутил из воздушных шаров всякое зверье и даже заставил подружку какого-то фермера исчезнуть в крутящемся шкафу, а затем появиться снова. Однако из того, что вытворял человек на экране «Дворца», ничто не могло быть трюком.

Мортимер понимал, что существуют специальные эффекты и что кинорежиссеры вполне способны создать впечатление, будто на глазах у зрителей происходит небывалое, и все же, когда Гарри Эшфорд стал тянуть длинную извивающуюся черную змею откуда-то из-под полы бархатного плаща, помощник шерифа понял, что видит нечто особенное. А уж когда этот тип поднес змеиную голову ко рту и проглотил гадину всю, до кончика хвоста, тут обмана быть не могло: со смесью ужаса и восторга Дин наблюдал, как кадык парня ходит ходуном, мышцы шеи помогают Эшфорду проталкивать бедную тварь в дьявольский котел, что, должно быть, имелся у мага вместо кишок. Кончик хвоста змеи мелькнул на прощание, хлестнув Эшфорда по шевелящимся губам, и исчез. Тогда маг, довольный собой, ухмыльнулся.

Всё — в одном, неподвижном кадре. Никаких ухищрений.

Где-то вдалеке раздались аплодисменты, хотя никто в зале не хлопал, и шум исходил не из динамиков, что исторгали лишь громыхающую железяками оркестровую музыку, сопровождавшую немое кино. Мортимер предположил, что это был кто-то в вестибюле, за красными дверями, но потом отмел эту мысль. Кем бы они ни были — всяко не Эшфорду аплодировали, хотя, по разумению Дина, должны были. Ведь он шикарен, этот чертов волшебник немого кино, истинный маг и кудесник. Мортимер отказывался верить, что Эшфорд просто ловкач — хваленая «нереальность» магии осталась за дверьми «Дворца» в эту ночь. То, что важная перемена произошла в восприятии окружающего мира, было неважно для Дина Мортимера. Лишь магия Гарри Эшфорда имела значение.

Теперь артист расхаживал взад-вперед по маленькой сцене, обшаривая невидимую публику черными глазами. Он широко взмахнул рукой и бросил в камеру титры:

а сейчас мне потребуется доброволец

Не успев вполне осознать всю нелепость своих действий, Мортимер вскинул руку. От волнения из него даже вырвался приглушенный писк.

Эшфорд повернул голову сначала в одну сторону — осмотреть левую часть экрана, затем — в другую. Его ноздри раздулись, а глаза закатились, прежде чем он снова уставился прямо в камеру, на Дина Мортимера.

— Эй, ты, — одними губами произнес он.

Мортимер тихонько выдохнул и опустил неспешно руку.

— Пойдем, — беззвучно произнесли губы кудесника. — Не бойся меня. Поднимайся.

Помощник шерифа встал с места и вышел в освещенный проход, устланный красным ковром. Сиденье резко хлопнуло за ним, сложившись пополам. Дин, не обращая на звук внимания, осторожно двинулся к экрану.

— Все правильно, — сказал Эшфорд, маня Мортимера указательным пальцем. Каким-то образом кудесник обрел голос, столь же тонкий и скрипучий, как папиросная бумага. — Шагай прямо сюда.

Относительное тепло зала покинуло Мортимера, когда он подошел к экрану и вышел на сцену. Он не чувствовал холода — только серость.

— Прямо сюда.

— Я… немного нервничаю, — пробормотал Дин.

— В этом нет нужды, мой мальчик. Ни к чему. Вот, — Эшфорд вынул из кармана нож, тонкий и длинный, и протянул ему. — Прими это.

Дин взял серо-серебряный нож за черную рукоятку и внимательно осмотрел лезвие, подозрительно тяжелое, поблескивающее. Эшфорд чуть поклонился, скаля серые зубы в черном рту, обрамленном гипсово-белым лицом. Внезапная потеря цвета не встревожила Мортимера, скорее успокоила, сделав все намного проще. В тот момент он надеялся, что больше никогда не увидит мир в цвете и все останется таким, каким предстает его глазам сейчас.

— Сейчас, — произнес Эшфорд и, ссутулившись, направился к длинному узкому столу на краю сцены.

Мортимер последовал за ним, щурясь от яркого света софитов на странные символы, искусно вырезанные на поверхности стола. Он не распознал ни одного, но на вид эти знаки были красивы, особенно тот, что в центре, — перевернутый треугольник, указывавший на виньетированную заглавную букву V. Завитушки шли по обеим сторонам, парочка линий прорезала фигуру сверху.

— Сигил Люцифера, — пояснил Гарри Эшфорд. — Послушай-ка.

Он поднял с пола темную простыню и позволил ей скользнуть по столу, полностью накрыв его. Дин Мортимер прикрыл глаза свободной рукой, а другой крепче сжал рукоять ножа. Так он смог различить смутные очертания людей в скудной аудитории, в темном театре, с которыми только что сидел. Он чувствовал себя смущенным, словно будучи голым у всех на виду; в то же время ощущение смутного превосходства над всеми зрителями довлело над ним.

Эшфорд театральным жестом отдернул полу плаща — ту самую, из которой извлек змею, а потом и нож. Из бездонного внутреннего кармана, вшитого в подкладку, вытащил длинную тонкую палочку, какой почти всегда пользовались на сцене мастера престидижитации. Мортимер по-детски улыбался и едва ли не ворковал, как голубь перед горлицей. Под восторженным взглядом помощника шерифа Гарри Эшфорд склонился над столом и начертил палочкой круг в воздухе сначала по часовой стрелке, затем против нее. Удовлетворенный, он вернул палочку в карман и вытянул свои длинные серые руки над простыней, которая шевелилась и вздувалась, как наполненный водой пузырь. Через несколько секунд простыня приняла очертания человеческого тела, лежавшего ничком, как труп. Мортимер разинул рот.