Энди Дэвидсон - Дочь лодочника [litres]

Риддл позвонил в Воскресный дом с таксофона в таверне Шифти, что располагалась на шоссе тремя милями южнее Майлана. Он сидел на шатком табурете с дыркой в сиденье, заклеенной скотчем. Телефон находился рядом с туалетом, и воздух был пропитан чьим-то дерьмом.

Пастор взял трубку на четвертом гудке.

– Чарли, – сказал он, будто угадав, кто звонил.

– Я ее не достал, Билли.

Молчание на линии, затем – низкое щелканье, странное, будто старый пастор изображал насекомое. Этот звук означал, что Билли Коттон задумался. От него Риддлу стало неспокойно. За все годы, что знал пастора, он не припоминал ни единого случая, когда сомнения старика приводили к чему-то хорошему.

– Она отведет ее к ведьме, – сказал наконец Коттон. – А может, уже отвела.

Табурет заскрипел под весом Риддла. Констебль помассировал себе лоб.

– Если она попадет в низины, мы ее больше никогда не увидим.

– Имей хоть немного веры, Чарли. Она придет встретиться с тобой сегодня вечером.

Риддл хмыкнул.

Из яркого дневного света в бар вошла тощая девушка в джинсах в обтяжку и блузке, завязанной над пупком. На ногах у нее были туфли на платформе. Волосы – темные, грудь маленькая. Ключицы торчали, будто корни из земли. Риддл знал ее. И здесь ей, черт возьми, делать было нечего. Он сказал ей, как и всем остальным. Согласно указанию умалишенного Коттона, только сегодня утром Риддл заставил девок из Пинк-Мотеля собрать вещи, дал каждой по билету на автобус и велел проваливать. Но эта, как там ее – Тьюлип, Петал, Розали [15] Буквально эти имена переводятся как «Тюльпан», «Лепесток», «Розалия». , что-то вроде того, – взяла здоровенный барный табурет. Скользнув к Марвину Гемблу, который управлял мастерской, пока та не рассыпалась в труху. Гембл сидел в комбинезоне и кепке с логотипом в виде шестеренки над банкнотой, растягивая второе пиво за утро. Девушка наклонилась и шепнула ему на ухо.

– Все остальное уладил, как я просил? – сказал Коттон. – Проводил дамочек?

Взгляд Риддла скользнул на Роберта Алвина, который сидел в кабинке у темного окна и пил горячий кофе, просматривая комиксы.

– Как раз этим занимаюсь, – сказал он.

– Что слышно от новых друзей?

– Говорят, товар, что мы привезли, хорош. Говорят, хотят коротышку, как я и предполагал.

– А ты что?

– Сказал, сделка есть сделка. Если эта сучка нам не поднасрет.

За стойкой Тьюлип, Петал или Розали скользнула рукой Гемблу в задний карман, пока вторая была у него в промежности, а губы шептали на ухо. Из кармана выскользнул бумажник.

– Сучки, – выругался Риддл, – знают же свое дело.

– Сегодня утром она выглядела слишком уверенной, – сказал Коттон. – Ей не захочется поджимать хвост. Она придумает какой-нибудь план. – Судя по голосу, старый пастор улыбался. – Попытается тебя перехитрить.

За стойкой Гембл глянул через плечо на Роберта Алвина. Увидев Риддла, поднялся с табурета и вышел. Передняя дверь открылась и закрылась. Тьюлип, Петал или Розали заметила Риддла и помахала ему. Взяла недопитое пиво Гембла и осушила его. Затем стала рыться в содержимом его бумажника.

Риддл представил Миранду Крабтри. Как она стояла перед ним на коленях, связанная сухими плетями кудзу, что росли вдоль реки. В правой руке Риддл держал стрелу, которая разбила ему фару. В левой – пучок длинных темных волос.

– Скажем, все пройдет по плану, – сказал он Коттону. – Что будешь делать потом? Свалишь?

Коттон издал горловой звук, какого Риддл от него прежде не слышал. Будто стон дерева в холодной ночи. Связь оборвалась.

Риддл повесил трубку.

Девчонка вынула пятерку из кошелька Гембла и подала Шифти знак, чтобы принес еще пива.

Шифти, пухлый старый болван с геморроем, перекинул полотенце через плечо. И сказал что-то, но так тихо, что Риддл не расслышал.

Девушка помрачнела.

– Черт, – выдохнул Риддл. Он предвидел все до того, как оно произошло.

– Эй, Шифти, – сказала Тьюлип, Петал или Розали и, перехватив бутылку Гембла, разбила ее о край барной стойки.

Роберт Алвин подскочил у себя в кабинке, пролив горячий кофе на колени.

Шифти зарычал и сплюнул, когда шлюха заорала:

– Что, мать твою, урод?! Что ты сказал?

Роберт Алвин сидел и смотрел на все так, словно не имел ни малейшего понятия, что творится вокруг.

Констебль вздохнул и скатился с табурета – ножки затрещали так, будто были готовы расколоться, как три веточки под тяжестью зимнего льда.

Позднее девчонка – ее звали Дейзи [16]– лежала голая на простыне и храпела.

Риддл сидел в штанах и пожелтевшей майке на краю кровати, продавливая своей внушительной массой матрац, будто пробитую лодку, идущую кормой ко дну. Сквозь мутное стекло струился послеполуденный свет – он раскалывал череп и порождал давно знакомую боль в глубине глазницы.

Риддл потянулся к бутылке виски, валявшейся на груде одежды на полу. Его босые ступни были сухими и потрескавшимися, лодыжки распухли, все во вздувшихся венах, ногти – толстые и неподстриженные. У него возникло внезапное желание вырвать их все плоскогубцами.

Он отпил виски.

Плавучий дом, в котором жил Риддл, являл собой коротенькое, некрасивое судно, пришвартованное у берега в десяти-пятнадцати милях к юго-востоку от Майлана. Здесь река была шире, глубже и быстрее, поэтому, когда бы он ни был дома – когда бы ни сидел, спал, ел, срал, – на Чарли Риддла воздействовал ее мягкий и устойчивый ритм. Это заставляло его сердце колотиться быстрее, поэтому он приходил сюда редко, стараясь питаться у Шифти или на стоянке грузовиков рядом с межштатной автомагистралью. Лодка была обставлена скудно: в широком и пустом жилом пространстве стоял только жалкий стул, телевизор на полу и буфет из прессованного дерева в галерее. Риддл на самом деле думал, что очень скоро это все утонет. Возможно, когда закончит дела завтра, он бросит в сральник динамит и эта заплесневелая рухлядь расколется пополам. А он с берега будет смотреть, как она идет на дно. Потом Роберт Алвин увезет его далеко в какое-нибудь прохладное сухое место, где вскоре забудутся и Билли Коттон, и Миранда Крабтри.

Задница у девки была мелкая и костлявая, а чуть правее щели краснел прыщ.

Сколько он ни трахал шлюх в Пинк-Мотеле, он никогда не приводил их сюда. Эта же, Дейзи, приехала как-то на автобусе, с полгода назад. Приперлась в ливень и попросила у блудливого ночного конторщика номер. Платить было нечем. Конторщик сразу вызвал Риддла, и тот пустил ее в собственный постоянный номер. Риддл спросил, сколько ей лет. «Достаточно, шериф», – только и ответила она, усаживаясь на край кровати и хватая его за пряжку. Без каких бы то ни было денег, ни в тот раз, ни потом. Риддл презирал ее, возможно, больше, чем остальных, которые хотя бы были способны на страх. Из всего множества шлюх только восемь-девять происходили из самого Воскресного дома, с давних времен, когда незамужние матери искали Господа и обретали в пастырстве Билли Коттона нечто иное. Они приходили к Лене и уходили, прощенные, работать в Пинк. Лена ничего об этом не знала. По крайней мере, до тех пор, пока не стало слишком поздно. О детях тоже заботились – чик-чик-чик. Деньги за них давали хорошие. Настолько хорошие, что Риддл с Коттоном открыли второй лагерь из кучки трейлеров за границей штата в Тексаркане. Прошло лет двенадцать или больше, и теперь все чертово предприятие превратилось в тлеющие руины, сожженные дотла по приказу Коттона, только чтобы заполучить ту девчонку и вроде бы стереть старые грехи, очистить душу? Деньги были утеряны навсегда, вот как считал Чарли Риддл. Деньги было не вернуть.