Энди Дэвидсон - Дочь лодочника [litres]

Он заговорил низким звучным голосом:

– Привет, Миранда.

Она поставила ящик на траву перед собой.

– «Пастору», – прочитал он. – Это мне? – Он изобразил нетерпение, подавшись со скамьи вперед.

Он открыл крышку и заглянул в холодильник. Хмыкнул. Поднял пакет и, сняв зажим, достал голову Кука. Пастор всмотрелся в обрубок шеи, точно перед ним был некий сломанный артефакт, выкопанный из-под земли. Ногти у него были длинные и острые, под ними виднелись полумесяцы грязи.

«Лжец, – подумала Миранда. – Притворщик».

Джон Эйвери уставился на самый высокий шпиль церкви.

Коттон снова сел на скамью, положил голову себе на колени, запустил руки в волосы так, что казалось, будто он делает что-то непристойное. Затем поднял лицо к небу, но это ничуть не сгладило эффекта.

– Старый добрый Кук. Я его никогда не знал. А Джон знал, так ведь, Джон?

Взгляд Эйвери, жесткий, гневный, сместился с церкви на пастора.

– Он был моим другом.

– Был, – согласился Коттон и бросил голову обратно в ящик. Та влажно хлюпнула. – Это любовное подношение от Чарли Риддла.

Эйвери сжал кулаки.

– Это Риддл приказал сделать?

– Методы у Чарли не самые приятные.

– И ты ему позволил это?

– Позаботься о своем друге, брат.

На висках Джона Эйвери вздулись вены. Он перевел глаза на камень в траве – достаточно крупный, чтобы проломить пастору череп.

Миранда тихо произнесла его имя. Он закрыл глаза и сделал глубокий судорожный вдох. Его кулаки разжались. Не говоря ни слова, он взялся за пенопластовую крышку и опустил ее на место, после чего поднял ящик за пластмассовую ручку и оттащил подальше от Коттона, по траве, хлюпая лежащей внутри головой. Затем встал спиной к пастору и Миранде, и там, среди пурпурных стеблей, прикурил старый косяк, который достал из кармана рубашки.

Миранда вынула из джинсов завернутый в пластик флакон с жидкостью и швырнула к босым ступням Коттона.

– Что это? – спросил он, уставившись на нее своими блестящими глазами. Его улыбка была быстрой и заискивающей.

«Маска», – поняла она.

– Это было во рту, – сообщила Миранда.

– А остальное?

– Кто она?

– Девочка? – Он рассмеялся. – Ну, это мое дитя.

Эйвери повернулся.

Миранда, по чьим венам струился адреналин еще с момента, когда она только увидела старого пастора на скамье, внезапно ощутила себя пустой, словно из нее разом вышел весь запал. Потрясение, замешательство, даже ужас – все проявилось в том, как она почти незаметно сжала челюсть.

Эйвери подошел достаточно близко, чтобы слышать пастора.

– Она была нашим чудом, – монотонно начал Коттон, понизив голос, как человек смиренный, павший перед великими испытаниями и невзгодами. – Мы долго пытались, мы уже теряли надежду. А потом, одной холодной зимней ночью, Господь счел нужным изменить нашу судьбу. – Он смотрел на пузырек, стоявший у его ног, затем нагнулся, чтобы его подобрать, и это, показалось Миранде, было первым моментом искренности в представлении, которое он перед ними разыгрывал. При движении на его лице отразилась гримаса боли. Он сел, вдохнул, выдохнул и тихо произнес:

– Я отослал ее, когда она родилась. Это было моей ошибкой.

Он заметил внизу Эйвери – тот внимательно слушал. Убрал косяк обратно в карман и стоял, внезапно побледнев и дрожа всем телом. Старик положил трясущуюся руку на поясницу и поморщился. В это мгновение все представление нарушилось, и Миранда увидела в этом человеке то, что в нем было, всю его старость, всю хрупкость, превосходившую его страх. Он выпрямился, словно какое-то насекомое, но, когда шагнул навстречу Миранде, его левая нога будто бы подкосилась. Она отступила назад, и он прошел мимо нее. Медленно прихрамывая, он поднимался по склону холма, где стояла церковь. Он напомнил ей изъеденное термитами дерево – сохранившее форму, но все же негодное. Он не оборачивался.

Он позвал ее за собой, поманив скрюченным пальцем.

Эйвери ушел в глубь зарослей травы, подальше от ящика, от крипты, от тени церкви. Чтобы слиться с ландшафтом.

Миранда поднялась по холму. За стеной под открытым небом тянулись ряды сгоревших дубовых скамей, а на месте алтаря росли молодые деревья. Пастор опустился на колени перед земляной горкой, обросшей цветами льнянки. Взял палку, начертил на земле круг.

– Сюда попала молния, – сказал он через плечо. – Задолго до того, как мы с Леной купили участок. Оно было здесь, может, лет сто, это священное, гнилое место. Его Лена нашла, когда гуляла. Она любила приходить сюда и гулять среди деревьев. Это была ее идея – чтобы ее похоронили здесь. В этой прохладной черной крипте.

Между сосен шелестел теплый бриз.

Голос старого пастора утратил свою страсть. В нем появилась дрожь.

– В последнее время я прихожу сюда почти каждый день, – сказал он. – А бывает, и сплю здесь. Просто чтобы быть рядом.

Он провел линии от круга – руки, ноги. Потом взял с горки цветок и положил его в круг, рядом – еще один и еще.

– Лена хотела того, чего я не мог ей дать. Безмерного счастья…

Миранда посмотрела на его рисунок: фигурка девочки с цветками льнянки вместо волос.

– О, первое время, – начал он. – «Кадиллаковые годы», как звала их Ле. Когда-то тот старый дом был полон детей ее паствы, и я им на радость устроил маленький духовой оркестр с парадом. Можешь себе такое представить?

Миранда помнила ночь, когда родился Малёк. Тогда остатки его паствы боязливо курили между своими «домами-ружьями».

– Нет, – сказала она.

– У нее дар, как у Лены. У этого дитя. Она может видеть.

– Что видеть?

– Как все кончается, – ответил Коттон.

Перед мысленным взором Миранды предстала картина, как она спит под деревом, ее колчан пуст. Несмотря на летнюю жару, она почувствовала, как по ее спине пробежал холодок.

– Ты веруешь в Бога, Миранда?

Она не ответила.

– Когда я был моложе, – сказал Коттон, – я никак этого не мог понять. Как человек может взять и смыть с себя свое прошлое? Ведь человек – он и есть его прошлое. Может ли он просто сбросить его, будто костюм? И зачем это ему? Зачем отказываться от того, кто ты есть, от того, кем создала тебя природа? Разрывать себя. Ведь после этого, стоит тебе глянуть в зеркало, на тебя будут смотреть уже двое.

– Мне нет дела до веры, – сказала Миранда. – Меня больше волнует доверие.

Коттон посмотрел на нее. Его глаза покраснели. Он спросил сипло:

– Я могу доверять тебе, Миранда?

Она отвернулась.

Он вдруг вытер свой рисунок и встал. От резкого движения втянул воздух, и ему пришлось выждать паузу, чтобы прийти в равновесие.

В этот момент сквозь церковь пронесся ветер, отчего сосновые верхушки застонали и заскрипели. Что-то привлекло внимание Коттона – он перевел взгляд на дубовые двери церкви, одна из которых висела криво, являя арку света и деревья вдали. Пастор вдруг напрягся. Миранда тоже посмотрела на двери.