Стефани Майер - Солнце полуночи [litres]

– Я стараюсь. Если станет… невмоготу, я практически уверен, что сумею уйти.

В тени, которая прошла по ее лицу, ощущался неожиданный оттенок негодования.

Но я еще не договорил:

– Завтра будет труднее. Весь день я ощущал только твой запах, и моя чувствительность к нему немного притупилась. Если же я какое-то время пробуду вдали от тебя, придется начинать заново. Но по крайней мере, уже не с нуля.

Она прильнула было ко мне, но тут же откачнулась, словно спохватившись. Мне вспомнилось, как сегодня днем она прятала шею. « И все, горла не видно ».

– Тогда не уходи!

Я сделал вдох, чтобы успокоиться – успокоиться и обжечься, – и запретил себе паниковать. Способна ли она понять, как созвучно приглашение в ее словах величайшему из моих желаний?

Я улыбнулся ей, жалея, что не могу выразить ту же доброту. Ей она давалась так легко.

– Это меня устраивает. Неси кандалы, я твой пленник.

С этими словами я обхватил ее тонкие запястья и рассмеялся от представшего мне видения. Да пусть закуют хоть в железо, сталь или еще более прочный и до сих пор не открытый сплав, – ничто не удержит меня так, как единственный взгляд этой хрупкой человеческой девушки.

– Ты, кажется, настроен… оптимистичнее, чем обычно. Никогда еще не видела тебя таким, – отметила она.

Оптимистичнее… тонко подмечено. Мое прежнее циничное «я» теперь, казалось, принадлежит совершенно другому существу.

Я склонился к ней, все еще не отпуская ее запястья.

– А как же иначе? Блаженство первой любви и все такое. Удивительно, правда? Одно дело – читать о ней и видеть ее в кино, и совсем другое – испытать самому.

Она задумчиво кивнула:

– Да, это разные вещи. На самом деле все гораздо сильнее и ярче , чем мне представлялось.

Я впервые задумался о разнице между эмоциями, впечатление от которых получено лично или опосредованно.

– К примеру, такое чувство, как ревность, – заговорил я. – Я сотни тысяч раз читал о ней, видел, как актеры изображают ее в тысячах фильмов и пьес. И считал, что довольно хорошо понимаю это чувство. А оно стало для меня потрясением… Помнишь день, когда Майк пригласил тебя на бал?

– В тот день ты снова начал разговаривать со мной. – Она как будто поправила меня, указала на приоритет, по ошибке отданный не той подробности воспоминаний.

Но меня уже увлекло то, что случилось ранее, я воскресил в себе четкие воспоминания о той первой минуте, когда впервые испытал ни с чем не сравнимую страсть.

– Меня удивила, – задумчиво заговорил я, – собственная вспышка возмущения, почти ярости, я поначалу даже не понял, что она означает. Гораздо сильнее, чем обычно, меня злило, что я не могу узнать, о чем ты думаешь, почему ты его отвергла. Неужели просто из-за подруги? Или у тебя кто-то есть? Я понимал, что в любом случае не имею права знать об этом. И старался не знать. – По мере развития истории мое настроение менялось. Я рассмеялся. – Постепенно кое-что начало проясняться.

Как я и ожидал, в ответ она нахмурилась, тем самым вызвав у меня желание рассмеяться вновь.

– С ничем не оправданной тревогой я ждал, когда услышу, что именно ты им скажешь, с каким выражением лица произнесешь эти слова. Не стану отрицать: заметив на твоем лице досаду, я испытал облегчение. Но по-прежнему ни в чем не был уверен… Той ночью я пришел сюда впервые.

На ее щеках начал медленно проступать румянец, но она придвинулась ко мне, скорее увлеченная, чем сконфуженная. Атмосфера вокруг вновь преобразилась, я поймал себя на том, что исповедуюсь уже в сотый раз за сегодняшний день. И зашептал тише:

– Смотрел на тебя спящую и мучился, не зная, как преодолеть пропасть между правильным , нравственным и этичным, и тем, чего мне хотелось на самом деле. Я понял: если я и дальше буду игнорировать тебя, как следовало поступить, или если исчезну на несколько лет, а ты тем временем уедешь отсюда, то когда-нибудь ты скажешь «да» Майку или кому-нибудь вроде него. Это меня бесило.

И я был зол и несчастен, словно из жизни выкачали весь смысл и краски.

Движением, которое казалось безотчетным, она встряхнула головой, будто отвергая это видение своего будущего.

– А потом ты вдруг произнесла во сне мое имя.

Теперь, по прошествии времени, эти краткие секунды казались мне поворотным пунктом, водоразделом. Хотя за прошедший промежуток времени сомнения в себе одолевали меня миллионы раз, как только я услышал, что она зовет меня, выбора у меня не осталось.

– Так отчетливо, – продолжал я еле слышно, – что сначала я подумал, что ты проснулась. Но ты беспокойно заворочалась, еще раз пробормотала мое имя и вздохнула. Чувство, которое тогда пронзило меня, пугало и ошеломляло. И я понял, что игнорировать тебя больше не могу.

Ее сердце забилось быстрее.

– Но ревность… странная штука. Она гораздо сильнее, чем мне казалось. И она иррациональна! Даже сейчас, когда Чарли спрашивал тебя об этом гнусном Майке Ньютоне…

Я не договорил, сообразив, что, пожалуй, не стоит признаваться, насколько сильна моя неприязнь к этому ничтожеству.

– Так я и знала, что ты подслушивал, – проворчала она.

Не слушать то, что звучит настолько близко, было бы невозможно.

– Само собой.

– Ты правда ревновал из-за такой чепухи? – тон сменился с обиженного на недоверчивый.

– Для меня все это в новинку, – напомнил я. – Ты воскрешаешь во мне человека, и все чувства особенно остры потому, что свежи.

Неожиданно на ее губах возникла маленькая самодовольная усмешка.

– Неужели это тебя волнует? После того как я услышала, что Розали – сама Розали , воплощенная красота! – предназначалась для тебя? Есть у нее Эмметт или нет, не важно: мне ли с ней соперничать?

Эти слова она произнесла так, будто выложила козырную карту. Как будто ревность была рациональна настолько, чтобы трезво оценивать физическую привлекательность третьих сторон, а потом становиться соразмерной ей.

– Никакого соперничества тут нет, – заверил я.

Мягко и неторопливо я притянул ее к себе за запястья, пока ее голова не угнездилась точно под моим подбородком. От ее щеки распространялся жар.

– Знаю, что нет. В том-то и дело, – невнятно пробормотала она.

– Да , Розали по-своему красива, – не то чтобы я отрицал изысканность Розали, однако это была неестественная, подчеркнутая красота, порой более тревожная, нежели притягательная, – но даже не будь она мне как сестра и не принадлежи она Эмметту, она никогда не смогла бы вызвать и десятой – нет, сотой доли влечения, которое вызываешь ты. Почти девяносто лет я странствую среди таких, как я и ты… и все это время считал себя цельным и самодостаточным и даже не сознавал, что я что-то ищу. Но я ничего не находил, потому что тебя еще и на свете не было.