Стефани Майер - Солнце полуночи [litres]

Я ощутил кожей ее дыхание, когда она прошептала в ответ:

– Несправедливо. Мне ждать вообще не пришлось. Почему я так легко отделалась?

Никто еще не проявлял такого сочувствия к злодею. Но я все же поразился тому, что она считает свои жертвы легкими.

– Все верно. Обязательно сделаю так, чтобы и ты помучилась. – Я взял оба ее запястья левой рукой, чтобы высвободить правую и провести по всей длине ее волос. В эту минуту они, скользкие и влажные, имели еще больше сходства с водорослями, с которыми я когда-то сравнил их. Пропуская прядь ее волос между пальцами, я перечислял ее лишения: – Тебе придется всего лишь рисковать жизнью каждую секунду, проведенную со мной, но это же пустяки. Тебе придется отказаться от своей природы, от людского рода… но разве это хоть что-нибудь стоит?

– Почти ничего, – выдохнула она, уткнувшись мне в грудь. – Мне совсем не кажется, что я чего-то лишаюсь.

Наверное, неудивительно, что в эту минуту перед моим мысленным взором мелькнуло лицо Розали. За последние семь десятилетий она успела поведать мне о тысяче разных особенностей человека, достойных, чтобы о них скорбеть.

– Да, пока что.

Что-то в моем голосе побудило ее зашевелиться в моих объятиях и отстраниться, словно в попытке заглянуть мне в лицо. Я уже собирался отпустить ее, когда ощутил, как в наш волнующий момент вторглось что-то извне.

Сомнение. Стеснительность. Тревога. Слова слышались так же смутно, как обычно, и времени строить догадки не было.

– Что?.. – начала она, но не успела договорить, как я сорвался с места. Она едва успела удержаться, оперевшись на матрас, а я метнулся в тот темный угол, где уже привык проводить ночи.

– Ложись! – по моему громкому шепоту она должна была понять, что медлить нельзя. Странно, что она не услышала приближающиеся по лестнице шаги Чарли. Но справедливости ради стоить отметить, он старался идти крадучись.

Она отреагировала немедленно – нырнула под одеяло и свернулась в клубок. В тот же момент Чарли повернул дверную ручку. Пока дверь со скрипом приоткрывалась, Белла сделала глубокий вдох и медленный выдох. И то и другое выглядело слегка нарочито.

« Хм », – в мыслях Чарли я больше ничего не прочел. Пока Белла старательно изображала следующий сонный вдох, Чарли тихонько притворил дверь. Я дождался, когда закроется дверь его спальни и послышится скрип пружин матраса, и только после этого вернулся к Белле.

Она, видимо, из осторожности выжидала время, все еще свернувшись в тугой клубок и продолжая дышать глубоко и размеренно. Если бы Чарли понаблюдал за ней хотя бы несколько секунд, он наверняка понял бы, что она притворяется. Обманывать она не очень-то умела.

Следуя непривычному новому наитию, которое до сих пор меня еще не подводило, я улегся на постель рядом с Беллой, просунул руку под одеяло и обнял ее.

– Актриса из тебя никудышная, – заговорил я как ни в чем не бывало, будто лежать с ней вот так для меня дело привычное. – Я бы даже сказал, что эта карьерная стезя для тебя закрыта.

Ее сердце снова гулко заколотилось, но голос звучал так же небрежно, как мой:

– Ну вот.

Она придвинулась ближе, устроилась поуютнее, затихла и удовлетворенно вздохнула. Неужели так она и уснет, прямо в моих объятиях? Маловероятно – с таким сердечным ритмом, но она молчала.

В памяти сама собой всплыла мелодия, я замурлыкал ее без слов почти машинально. Этой музыке было самое место здесь, в этой комнате, где она и родилась. Белла не сказала ни слова, но лежала затаив дыхание, словно внимательно слушала.

Я сделал паузу, чтобы спросить:

– Спеть тебе, пока будешь засыпать?

И с удивлением услышал ее тихий смешок.

– Ага, как же, можно подумать, я способна заснуть при тебе!

– Всегда спала, и ничего.

Она возразила более резким тоном:

– Потому что не знала , что ты здесь.

Я был рад, что ее, похоже, до сих пор беспокоили мои вторжения. Да, я заслуживал наказания, она имела полное право обвинить меня. Но тем не менее она от меня не отодвигалась. И я был готов понести любое, даже самое тяжкое наказание, зная, что оно мне нипочем, если Белла позволит мне держать ее в объятиях.

– Ну, если ты не хочешь спать… – начал я. А вдруг это как с едой? И я эгоистично лишаю ее того, что жизненно важно? Но как я могу уйти, если она хочет, чтобы я остался?

– Если не хочу, то?.. – эхом повторила она.

– Чего же ты тогда хочешь?

Признается ли она, что устала? Или сделает вид, будто с ней все в порядке?

Ответ она обдумывала довольно долго.

– Даже не знаю, – наконец сказала она, и я невольно задумался, какие варианты она рассматривала. В постели я присоединился к ней слишком уж смело, но, как ни странно, этот поступок казался мне естественным. Восприняла ли она его так же, как я? Или сочла дерзостью? Побудил ли он ее, как меня, представлять нечто большее? Может, об этом она и задумалась так надолго?

– Когда будешь знать, скажи мне.

Ничего предлагать я не стану. Предоставлю это право ей.

Проще сказать, чем сделать. Пока она молчала, я вдруг заметил, что приникаю к ней, провожу щекой от ее уха до подбородка, вдыхаю ее запах и тепло. К обжигающему пламени я уже настолько привык, что с легкостью замечал не только его. О запахе Беллы я всегда думал со страхом и вожделением. Но оказалось, что его красота глубока и многослойна, чего прежде я не мог оценить.

– А я думала, у тебя притупилась чувствительность, – пробормотала она.

Для объяснений я прибег к сравнению, которым уже пользовался:

– Если я не пью, это еще не значит, что я не способен оценить букет вина. Ты отчетливо пахнешь цветами, кажется, лавандой… или фрезией. – Я усмехнулся. – Очень аппетитно.

Она громко сглотнула, потом с напускной беспечностью произнесла:

– Ага, и день прожит зря, если никто ни разу не сказал мне, какой у меня съедобный запах.

Я снова усмехнулся, потом вздохнул. Об этих особенностях моей реакции на нее я буду сожалеть всегда, но теперь они не так тяготили меня, как прежде. Подумаешь, единственный шип, такой несущественный по сравнению с прелестью розы.

– Я решила, чего хочу, – объявила она.

Я застыл в напряженном ожидании.

– Хочу узнать о тебе еще что-нибудь.

Ну, не самый интересный для меня вариант, но она получит то, чего желает.

– Спрашивай о чем угодно.

– Зачем ты это делаешь? – выдохнула она тише, чем прежде. – Никак не пойму, как ты можешь всеми силами подавлять… себя самого . Только не пойми меня превратно – конечно, я рада этому. Просто ума не приложу, зачем тебе вообще утруждаться.

Как хорошо, что она завела такой разговор. Это важно. В попытке дать наилучшее объяснение из возможных я несколько раз запнулся.

– Вопрос в самую точку, и ты не первая задаешь его. Другие – большинство подобных мне, кого вполне устраивает наш удел, – тоже нередко задумываются о том, зачем мы так живем. Но видишь ли, даже если нам… выпали такие карты, это еще не значит, что нам нельзя быть выше своей участи, выйти за рамки судьбы, о которой никто из нас не просил. Пытаться сохранить то сугубо человеческое, что еще можно.