Робертсон Дэвис - Убивство и неупокоенные духи [litres]

Аукцион. Разнообразие приемов в фильме поражает: сцена с мистером Краутером, например, снималась без особых затей. Военные сцены с Брокуэллом в погребе и склепе были чудом монтажа. А теперь, когда на экране появился грандиозный аукцион в «Белеме», я знаю, что мне предстоит еще более удивительная, головокружительная смесь фактов и чувств, наложений, искажений и вообще весь безудержный разгул киноэпопеи, какой ее замышляли великие Абель Ганс [62] Абель Ганс (1889–1981) – французский кинорежиссер, актер. Пионер теории и практики киномонтажа. и Леонид Трауберг. Если бы мне при жизни поручили написать рецензию на этот фильм, что мог бы я выразить деловитой прозой журналиста? Его суть вполне ясна, а вот техника – фантасмагория человеческого разума, восприятия, мысли, как понимают ее поэты от кинематографии.

Аукцион оказывается настоящим праздником. На газоне у дома поставили большой навес, разукрашенный, будто под ним собираются играть свадьбу. Два сдвинутых вместе кухонных стола в одном конце, накрытые красивым турецким ковром, играют роль помоста. Вот на него поднимается распорядитель аукциона. Это не какой-нибудь добродушный аукционщик из глубинки, но сам мистер Беддоу, один из верховных жрецов великого аукционного дома «Торрингтон» с Бонд-стрит; лицо его серьезно. Сама его персона – гарантия, что на продажу будут выставлены выдающиеся образцы, которые стоят выдающихся денег. Прежде чем начать, мистер Беддоу оглядывает публику, сидящую здесь же на раскладных стульях. Мистер Беддоу весьма опытен и знает, кто из них кто.

Местная знать, конечно; они пришли развлечься зрелищем торгов и подивиться ценам на стулья и столы, знакомые им по обедам у Родри Гилмартина, гостеприимного хозяина. Кое-кто из них вооружился карандашом и готов помечать цену в каталоге (продается в «Торрингтон» по требованию, цена одна гинея).

Захожие, кое-кто издалека – из Чешира или Шропшира; они думают, что разбираются в антиквариате, и надеются ухватить что-нибудь хорошее дешевле, чем в антикварной лавке; они читают журнал «Знаток», посвященный антиквариату, и колонку Фрэнка Дэвиса в «Усадебной жизни», и в дни, когда дом был открыт для показа, пометили себе вещи, за которые намерены торговаться. Они лелеют тщеславную надежду – обойти мистера Беддоу, натянуть нос «Торрингтону» и потом до конца жизни хвалиться этим.

И Кружок. Мистер Беддоу очень хорошо знает членов Кружка, но не кивает им и вообще никак не выдает знакомства. Это профессионалы – представители крупных фирм по торговле антиквариатом; они посещают каждую значительную распродажу, покупают все лучшее и знают с точностью до фартинга, за сколько продадут каждый предмет, попавший к ним в руки. Они презирают и ненавидят захожих, простодушных дилетантов; иногда, забавы ради, они заманивают такого в ловушку – втягивают в поединок, набавляя цену, и бросают в последний момент, поскольку и не собирались покупать: теперь несчастный вынужден взять вещь за сумму, взвинченную до ни с чем не сообразных высот. Бывает – хоть это и противозаконно, – что Кружок позволяет одному из своих купить хорошую вещь незадорого; позже, вечером, члены Кружка встречаются в «Зеленом человеке» в Траллуме и устраивают свой аукцион, на котором один из них даст за нее больше, так как знает покупателя, которому нужна именно такая. На Бонд-стрит она уйдет по цене как минимум вдвое выше.

Члены Кружка все знают про торговлю антиквариатом. Они не то чтобы очень хорошо одеты и не бросаются в глаза: не хотят привлекать к себе внимания. Но они – корень, питающий разветвленную отрасль торговли старинными вещами. Они совершенно не похожи на лощеных молодых людей с мажорным выговором, стоящих за прилавками магазинов, куда эти вещи в конце концов попадут (после чистки и ремонта, буде таковой понадобится), – на Бонд-стрит, в Челтнеме, в Оксфорде, ну или в любом другом месте, где покупатели ищут лучшие образцы мебели былых времен.

Члены Кружка не принадлежат к числу самых неуемных участников аукциона – тех, что машут каталогами, задирают руки, усиленно кивают. Мистер Беддоу их знает, и им достаточно подмигнуть или приподнять карандаш.

Мистер Беддоу и его коллега мистер Уэрри-Смит готовы три дня стоять у штурвала, ведя аукцион верным курсом. В каталоге много вещей в стиле викторианской готики, есть также более ранняя неоготика; все это оставалось в доме, когда Родри его купил, потому что было слишком крупным и громоздким для обиталища оставшихся Куперов. Этот стиль теперь весьма ценится на рынке антиквариата и привлекает коллекционеров. Он не интересен захожим, но Кружок заберет лучшие вещи себе. «Моллатт» на Бонд-стрит уже успешно торгует неоготикой, и в течение нескольких лет она будет самым модным стилем.

Бьют часы на башенке «Белема», и мистер Беддоу стучит по столу шаром из слоновой кости: банальный молоток аукционщика – это не для таких, как он. Толпа (не меньше двухсот пятидесяти человек, по прикидкам Брокуэлла, одиноко стоящего в другом конце тента) стихает.

– Это выдающееся событие, леди и джентльмены! Фирма «Торрингтон» счастлива предложить вам исключительные вещи, в том числе многие – в стиле неоготики. Условия продажи напечатаны на первой странице ваших каталогов, и я полагаю, вы с ними ознакомились. Итак, начнем без лишних прелиминариев. – Мистер Беддоу со смаком выговаривает слово «прелиминарии», считая, что оно весьма уместно в торговле антиквариатом. – Думаю, мы можем начать со знаменитых Белемских часов, которые вы, несомненно, имели возможность обозреть в Главном зале.

И впрямь, покупатели вдоволь наглазелись на потрясающие Белемские часы, слишком большие, чтобы сейчас вытаскивать их из дома. Тому, кто их купит, придется выложить кругленькую сумму за транспортировку.

– Сделаны в тысяча восемьсот тридцать восьмом году мастером Хаусбургом из Мюнхена! Отбивают часы одним тоном, а четверти часа – другими, каждую своим. Завода хватает на восемь дней. Циферблаты на фасаде показывают секунды, день недели, число месяца, месяц, время года, знаки зодиака, время по часовому поясу усадьбы «Белем» – то есть по Гринвичу – и фазы луны. Спусковой механизм Грахама. Футляр часов, как вы могли видеть в дни показа, изящно отделан бронзовыми вставками… Но особенность этих часов – набор курантов, числом тридцать семь штук, звуки из которых извлекаются шестьюдесятью двумя тонко настроенными молоточками. В комплекте с часами идут семь сменных валиков, и куранты могут играть четыре английские мелодии, четыре ирландские, четыре валлийские – я знаю, что многие из присутствующих только что слышали «Был Шенкин благороден» в их исполнении, – и четыре патриотические мелодии. Есть также два валика с шотландскими мелодиями – семья Купер, по чьему заказу эти часы были изготовлены, гордилась своими шотландскими корнями – и, конечно, в лучших традициях девятнадцатого века, четыре мелодии религиозных гимнов. Валики хранятся в дубовых футлярах на бархатной подложке. Это не просто часы – это уникальный музыкальный инструмент… Часы украшены в лучшем стиле раннего девятнадцатого века. Фигуры Дня и Ночи, две головы Времени – юноша и старик – и медальоны времен года. Все это выполнено из змеевика. Уникальная вещь, леди и джентльмены; триумф искусства часовых дел мастеров и роскошный символ середины девятнадцатого века. Надо сказать, они весьма велики, но я знаю, что многие из вас живут в огромных домах. А теперь мы просим вас предложить цену за эти несравненные часы!