Говард Лавкрафт - Некрономикон. Книга запретных тайн [сборник litres]

– Остановись, злодей! – воскликнула она, помахивая внушительной пачкой купюр. – Наконец-то ты побежден! Вот твои деньги – а теперь уходи, и чтоб твоя тень никогда больше не падала на нашу скромную дверь!

За этим последовало радостное воссоединение; сквайр тем временем в недоумении и смятении подкручивал усы и вертел хлыстом. Но поглядите-ка! Что такое? На старой гравийной дорожке зазвучали шаги, и кто же вдруг объявился, как не наш герой, Джек Бывалый – усталый и потрепанный, но с сияющим лицом. Немедля заметив удрученного злодея, он сказал:

– Сквайр, не одолжите ли мне десять долларов? Я только что вернулся из города с прелестной невестой, прекрасной Бриджит Гольдштейн, и мне нужны средства, чтобы начать дела на старой ферме. – Затем, повернувшись к Стаббсам, он извинился за то, что не смог выкупить закладную, как договаривались.

– Не стоит об этом, – ответила Эрменгарда, – к нам пришло процветание, и я сочту достаточной платой, если ты навсегда забудешь глупые фантазии нашего детства.

Все это время миссис Ван Итти сидела в машине, поджидая Эрменгарду, но, когда она лениво скользнула взглядом по резким чертам Ханны Стаббс, в глубине ее сознания всплыло смутное воспоминание. Потом до нее дошло, и она с упреком закричала деревенской матроне:

– Ты… ты же… Ханна Смит!.. Я тебя узнала! Двадцать восемь лет назад ты была нянькой моей малышки Мод и украла ее из колыбели! Где, о, где мой ребенок? – Затем, точно молния в мрачном небе, сверкнула догадка. – Эрменгарда!.. Ты говоришь, что она твоя дочь… Она моя! Судьба вернула мне мое прежнее ди-итя – мою крошку Моди! Эрменгарда… Мод – приди в любящие объятия мамочки!!!

Но Эрменгарда погрузилась в высокие думы. Как она могла сбежать из дома шестнадцатилетней, если ее украли двадцать восемь лет назад? А если она не дочь Стаббса, то золото ей не достанется. Миссис Ван Итти была богата, но сквайр Крутой богаче. И потому, приблизившись к удрученному злодею, она обрушила на него последнюю страшную кару.

– Сквайр, милый, – проворковала она, – я передумала. Мне нравишься ты и твоя бесхитростная сила. Женись на мне немедленно, а не то я привлеку тебя к суду за то, что ты меня похищал. Предъяви требование по закладной и раздели со мной золото, которое тебе удалось обнаружить. Ну же, дорогой!

И бедолага согласился.

Конец

У меня нет желания рассказывать о событиях, произошедших восемнадцатого и девятнадцатого октября 1894 года на руднике Нортона. Но долг перед наукой понуждает меня мысленно вернуться на закате жизни к событиям, внушающим мне ужас, нестерпимый по той причине, что я не в силах объяснить его. Полагаю, прежде чем покинуть этот мир, я должен рассказать все, что мне известно о перевоплощении – назовем это так – Хуана Ромеро.

Мое имя и происхождение потомкам знать вовсе не обязательно; к тому же лучше не тащить их в будущее; ведь эмигрант, переселившийся в Штаты или в какую-то из колоний, несомненно, сделал это, чтобы расстаться со своим прошлым. К тому же моя прежняя жизнь имеет крайне слабое отношение к настоящей истории; отмечу лишь, что во времена службы в Индии я проводил больше времени с мудрыми седобородыми наставниками, чем со своими собратьями-офицерами. Я был уже всерьез увлечен древними восточными учениями, когда несчастье перевернуло всю мою жизнь, и пришлось начать строить ее заново на просторах американского Дикого Запада, приняв мое теперешнее имя, весьма распространенное и ничем не примечательное.

Лето и осень 1894 года я провел на мрачных склонах Кактусовых гор, устроившись рядовым землекопом на знаменитый рудник Нортона, открытый пожилым старателем за несколько лет до этого – благодаря нему близлежащая местность перестала напоминать безлюдную пустыню и превратилась в котел, бурлящий убогой жизнью наемных рабочих. Обнаружение золотоносных пещер, расположенных глубоко под горным озером, обогатило почтенного старателя сверх всякой меры, и корпорация, которой это месторождение было в итоге продано, стала прокладывать дополнительные туннели. Вскоре добыча золота еще более выросла, так как были обнаружены новые пещеры; и гигантская разношерстная армия рудокопов день и ночь трудилась не покладая рук в многочисленные проходах и горных пустотах. Управляющий рудником, мистер Артур, любил подискутировать об особенностях местных геологических образований и строить предположения о наличии длинной цепи пещер и о будущем этого грандиозного предприятия по добыче золота. Он не сомневался, что золотоносные каверны возникли в результате действия воды, и твердо верил, что почти все каверны в этом районе уже найдены.

Хуан Ромеро появился на руднике Нортона вскоре после того, как я устроился туда. Он прибыл среди толп полудиких мексиканцев, стекавшихся на рудник из соседних областей, но выделялся своей необычной внешностью: будучи типичнейшим индейцем, он имел более бледный цвет кожи и изысканную стать, делавшую его совсем непохожим ни на местных «мексикашек», ни на пайютов. Но, как ни странно, отличаясь от большинства индейцев, как испанизированных, так и коренных, Ромеро не имел внешних признаков родства с белой расой. Когда этот молчаливый рабочий, поднявшись рано утром, протягивал руки навстречу солнцу, выползающему из-за холмов к востоку, словно исполняя древний ритуал, смысл которого не понимал и сам, то напоминал не кастильского конквистадора или американского первопоселенца, а скорее древнего и благородного ацтека. Однако в лице Ромеро никаких признаков благородства не наблюдалось. Невежественный и чумазый, он был своим среди мексиканцев, а происхождения (как я узнал позже) был самого низкого. Его нашли ребенком в сырой хижине в горах: он оказался единственным, кто пережил эпидемию, свирепствовавшую в тех местах. Рядом с этим убогим жилищем, возле необычного горного разлома, лежали два скелета – вероятно, останки его родителей, очищенные стервятниками. Об этих людях никто ничего не знал, и вскоре о них забыли. Глиняная хижина рассыпалась, а разлом засыпало лавиной, так что даже от самого места, где его нашли, ничего не осталось. Воспитанный в семье мексиканца, промышлявшего угоном крупного скота, который и дал ему имя Хуан, он мало чем отличался от остальных рабочих.

Привязанность, которую испытывал ко мне Ромеро, скорее всего не могла бы возникнуть, не будь у меня старинного индийского перстня необычного вида. О происхождении перстня и о том, как он ко мне попал, я не буду рассказывать. Это была единственная связь с предшествующей главой моей жизни, закрытой навсегда, и я весьма дорожил им. Я заметил, что странного вида мексиканец заинтересовался им, но в глазах его, когда он смотрел на перстень, была не алчность, а обожание. Древние тайные знаки на перстне словно бы вызывали какой-то смутный отклик в его не пробужденном, но уже и не спящем разуме, несмотря на то, что ему, без сомнения, не доводилось видеть их раньше. Через несколько недель после появления на руднике Ромеро стал для меня преданным слугой, несмотря на то, что сам я был обычным шахтером. Наше общение вынужденно ограничивалось самыми простыми фразами. Хуан знал лишь несколько английских слов, а я обнаружил, что мой оксфордский испанский сильно отличается от диалекта наемных рабочих из Новой Испании.