Мелани Голдинг - Милые детки [litres]

– Проголодались, да? – сказала Полин, явно не замечая, что младенцы в точности воспроизводят тихий плач матери – взрослый плач. Грудные дети кричат совсем не так.

Пока Лорен смотрела на них, стараясь не таращиться слишком уж изумленно, Полин отошла к столику у кроватки, на котором стояли бутылочки и молочная смесь, и, взяв в руки пустую бутылочку, воскликнула:

– Ох ты ж ешкин кот. Кипяток-то забыла. Подожди немножко, лапочка.

Едва за ней закрылась дверь, как оба подменыша прекратили свои жуткие попытки спародировать плач Лорен и, внезапно успокоившись, принялись внимательно ее разглядывать. Неужто похвалы ждут? «Слышала, слышала? Похоже получилось? Ну разве мы не сообразительные?» Лорен вздрогнула. Она с радостью отошла бы в дальний угол комнаты, но камера за спиной все видит. Разглядывая копии своих детей, она думала: чего вам надо? Когда она склонила голову набок, оба младенца сделали то же самое. И тут послышался шепот. Зазвучал с обеих сторон, в каждом ухе. Жалобный и ужасно далекий – может, всего лишь плод воображения. Одно слово: мама .

Дверь открылась, и Полин вкатилась внутрь, держа в руках две бутылочки с кипятком.

– Прости, милая. Ты в порядке? – Явно нервничая, она проверила малышей, ласково потрепала каждого за щечку. Затем бросила взгляд на камеру в углу. Тут Лорен поняла, отчего она разнервничалась. Ей нельзя оставлять меня с ними одну.

– Эта камера, – спросила Лорен, глядя ей прямо в глаза, – она записывает?

Полин отвернулась и выставила на столик бутылочки, соски и здоровенную банку со смесью.

– Это система наблюдения, – ответила она. – Чтобы мы точно знали, что ты идешь на поправку.

– Так она записывает?

– Мне нельзя обсуждать это с пациентами.

– Понимаю. Я тоже кое-какие вещи могу ни с кем не обсуждать. А могу и обсуждать, это уж как мне захочется. По обстоятельствам. – Лорен чувствовала каждый удар своего сердца. Она сама себя не узнавала, когда только успела стать шантажисткой? Впрочем, на то была причина, приходилось хвататься за любую соломинку. Она посмотрела сестре прямо в глаза: – Например, вот, как вы меня оставили наедине с этими двумя.

Полин вытерла вспотевшие ладони о халат. Она отступила назад, за угол ванной комнаты – единственное место в палате, которого в камеру не увидеть.

– Я вышла всего на секундочку, – прошипела она, багровея.

– Думаете, чтобы задушить младенца, больше надо? – прошептала Лорен, не поворачивая головы. Близнецы внимательно наблюдали за происходящим, переводя взгляд с одной женщины на другую.

– Однако ж ты этого не сделала.

– Нет. Потому что я не сумасшедшая. Что бы вы там себе ни думали.

– Ну да, – хмыкнула Полин. – Все вы так говорите. А самые безумные громче всех кричат, что они нормальные.

Лорен сделала шаг в сторону Полин, притворяясь, что наклоняется, чтобы поближе рассмотреть младенцев.

– За такое, наверное, и с работы можно вылететь.

Полин вся залилась свекольным румянцем.

– Ничего не произошло. Дети в порядке.

– Камера записывает? – снова спросила Лорен.

– Да какая разница? Ну да, записывает. Но целиком это никто не смотрит. Только если случилось что-нибудь. Файлы хранятся неделю, потом их удаляют.

– Записи не смотрят? Тогда зачем они вообще нужны?

– У нас тут двенадцать коек, все заняты. То есть каждый день прибавляется по двенадцать суток видео. Плюс коридоры, входы и двор. При всем желании целиком не отсмотришь.

– Ясно, – сказала Лорен. – Значит, вполне вероятно, что это сойдет вам с рук. Ну, то, что вы оставили пациентку наедине с детьми, когда вам было четко сказано этого не делать.

– Вполне вероятно, да. – Полин нервно сглотнула.

– Если я буду держать язык за зубами.

Полин молча смотрела на нее.

– Получается, если пренебречь крошечной вероятностью, что кто-то смотрел видео с этой камеры в этот конкретный момент, скорее всего, никто ничего не узнает. Если, конечно, я не расскажу. В течение следующей недели, пока записи не удалили.

Лицо Полин на мгновение перекосило от гнева, затем, приняв свое поражение, она сникла. Пожав плечами, она продолжила отмерять смесь в бутылочки с горячей водой. Близнецы принялись хныкать и хлопать ручками по бокам. Тот, что в зеленом, посасывал правый кулак, а тот, что в желтом, – левый.

– Какого возьмешь? – спросила Полин, встряхивая бутылочки, чтобы перемешать и остудить смесь.

– Выбирайте сами, – ответила Лорен.

Они уселись в кресла и начали кормить детей, которые не спускали глаз с Лорен. Полин их совершенно не интересовала: младенец у нее на руках, одетый как Райли, упорно отворачивал голову, так что пришлось переложить его иначе, чтобы сунуть в рот бутылочку. Похолодев, Лорен улыбнулась младенцу, которого держала сама. Его маленькое тельце лежало на руках очень странно. Морган бы устроился поудобнее, прижался к ней. А этот младенец так не умел. В каком-то смысле его было даже жалко. Но слишком велико было отвращение Лорен к подменышам и слишком сильна тоска по своим настоящим детям, чтобы эти чувства можно было заглушить одной лишь жалостью.

Едва шевеля губами, она кивнула в сторону камеры и прошептала:

– Пишет со звуком?

Стараясь говорить незаметно, Полин выдохнула:

– Да, но аудио очень плохого качества.

Такой шанс упускать нельзя. Еще можно все исправить, прежде чем доктор прочитает то, что Полин о ней понаписала.

– Мне нужны ваши сегодняшние записи, – прошептала Лорен.

– Что? – спросила Полин вслух, слишком громко.

Лорен встала, продолжая кормить младенца, и повернулась спиной к камере.

– Отдайте мне записи, – сказала она. – Или я скажу доктору, чтобы проверили камеры.

Полин состроила кислую мину. Выбор, впрочем, был невелик – либо подчиниться, либо потерять работу. Через двадцать минут Лорен уже стояла в туалете, дожидаясь, когда клочья страниц из блокнота размокнут достаточно, чтобы их можно было спокойно смыть, не боясь, что они всплывут снова.

15 августа

11:00

Приятное первое впечатление, которое оставляла клиника «Хоуп-Парк», было обманчивым. Вчера, приехав сюда с Патриком и близнецами, Харпер ничего такого не заметила, отвлекли свежевыкрашенные стены и чистые полы, но сегодня отчетливо ощущала витавшее в воздухе напряжение, чувствовала знакомые запахи, слышала отзвуки Селверской больницы: лязг металлических дверей, звон ключей на цепочках, случайный стон или вскрик из запертой палаты. Впрочем, так или иначе, здесь было куда лучше, чем в «Селвере». Весь персонал веселый, дружелюбный, профессиональный, двор и прилегающая территория хорошо обустроены, а это тоже немало значит.

После всех стандартных процедур на входе ее отвели в чистую и светлую комнату дневного пребывания и, вручив стаканчик отвратительного кофе из автомата, оставили ждать Лорен и Патрика. У окна молодая мама кормила ребенка. На Харпер она не обратила никакого внимания, а может, и вовсе не заметила ее присутствия. Харпер улыбнулась ей, но женщина лишь продолжила смотреть в одну точку на стене, рядом с книжной полкой. Харпер кашлянула, прочищая горло, и про себя посетовала, что в комнате нет ни радио, ни телевизора, нечем даже заполнить тишину.