Литтмегалина - Синие цветы I: Анна [litres самиздат]

– А для него это только надпись на майке, – сказала я, и Дьобулус понял.

– Ошибаешься. Вокруг этого самого кресла все в осколках. Вот, милая, выпей еще.

– Я не хочу любить его, – пробормотала я и, отпив, закашлялась.

К рассвету я была все еще живая, но ужасно пьяная, с дикой головной болью. Сквозь стену сигаретного дыма лицо Дьобулуса казалось белесым. Дьобулус гладил бокал, снова полный, своими маленькими белыми пальцами.

– Не хочешь – не будешь, – протянул он задумчиво и, бросив в бокал одно из своих колец, заставил меня выпить жгучую жидкость до дна.

Меня разбудили звуки рояля. Я находилась в своей комнате – должно быть, Дьобулус перенес меня сюда после того, как я заснула в его кабинете. Перевернувшись на спину, я прислушалась. Мелодию никак нельзя было назвать умиротворяющей, но ее эмоциональность проходила сквозь меня, не задевая.

Внутри меня было тихо. Настоящий штиль. И только отчетливый холодок, словно мое сердце превратилось в льдинку, напоминал о событиях прошедшей ночи. «Удивительно, – подумала я, – поразительно». Но я на самом деле ничего не чувствовала.

Я встала и начала одеваться, ощущая легкость во всем теле, как будто с меня сняли привычные кандалы. Я не знала, может ли человек, даже такой могущественный, как Дьобулус, вырвать из другого человека сильное чувство одним лишь усилием воли, но пока мое спокойствие со мной, им нужно наслаждаться. Я выбрала голубое платье с белыми полосками. Причесалась, подкрасилась. Сегодня мне понравилось мое отражение, несмотря на похмелье. Я выглядела как взрослая, элегантная, уверенная в себе женщина. И меня все еще восторгала моя новая прическа.

Я умылась и спустилась как раз к обеду, вежливо поздоровалась с присутствующими и села напротив Науэля. Он выглядел подавленным и был одет в темно-синюю рубашку с короткими рукавами поверх черной водолазки, что смотрелось бы невразумительно на любом другом, а на нем казалось стильным. Отказавшись от еды, я медленно пила крепкий черный кофе и рассматривала Науэля своим новым беспристрастным взглядом. Он очень красив, да, конечно. Любая женщина была бы счастлива пить воду с его лица. Впрочем, мое еще вчерашнее отчаянное желание заполучить его сегодня вызывало недоумение. Его характер тяжел, как груда камней; он сосредоточен на себе настолько, что по отношению к окружающим почти слеп. Он холоден, раздражителен и немилосердно ехиден. Он спал едва ли не со всеми, кого встречал, и даже с человеком, по сути являющимся его приемным отцом. И все это его прекрасная внешность никак не способна компенсировать. Да, он может быть неплохим другом, несмотря на все его недостатки, но мечтать о большой близости с ним – все равно что желать потопа или урагана.

Мы встретились с Науэлем глазами. Его взгляд испытующий, просящий, пытающийся прогрызть меня до ядра. Удивленный. «Собственно, в моем случае мечта о нем особенно глупа, – продолжала я свои размышления. – Учитывая его тотальное равнодушие ко мне как к женщине и сниженный интерес к женщинам в целом».

– Аннаделла, ты в порядке? – спросил Науэль.

– Несомненно, – искренне ответила я.

Вскоре после обеда Микель каким-то образом разведал, что его старший брат ощутил вдруг прорезавшееся родственное чувство и теперь намерен изъять младшего под свою опеку. Я прибежала на пронзительный крик в полной убежденности, что кто-то как минимум сломал ногу. Реакция Микеля поразила даже Дьобулуса. Прижимая к себе вздрагивающего, плачущего сына, он повторял: «Да не отдам я тебя, не отдам». После Микель долго лежал поперек большого кресла в кабинете Дьобулуса. Сквозь дверь я услышала разговор, хотя слов было не разобрать: ослабший голос Микеля, успокаивающий – Дьобулуса. Срыв Микеля оставил отпечаток на последующих часах, и все, даже прислуга, ходили с хмурыми лицами. Науэль заперся в своей комнате и слушал свои самые вялотекущие пластинки – я не знала, что такие вообще водятся в его коллекции.

Комфортно устроившись на кровати в своей комнате, я в течение нескольких часов сосредоточенно читала истории болезни, оставляя на полях заметки. Я так и не поняла сути, но, кажется, обнаружила, по какому принципу Эрве отделил эти дела от других. От такого чтения в животе у меня собрался холод, как если бы я напилась ледяной воды.

К ужину я спустилась в столовую, где Науэль отчитывал Микеля за то, что тот стащил пистолет из зала для упражнений в стрельбе и спрятал его в своей комнате. Измотанный переживаниями Микель то все отрицал, то огрызался, а потом попытался оправдать себя тем, что положил бы пистолет обратно сразу, как убил бы своего брата.

– Этот пистолет не годится для убийства, – возразил Науэль. – Он мелкокалиберный и маломощный. Одного выстрела будет недостаточно, а больше тебе совершить не дадут – сомневаюсь, что этот бандит заявится без охраны.

Я закатила глаза – ну и семейка. Появившийся в дверях Дьобулус сначала замер, а потом решительным шагом прошел к своему месту. Сразу притихнув, Науэль и Микель смирно уселись за стол.

В дребезжащей тишине мы дождались, когда подадут ужин. Дьобулус взял вилку и нож и сжал их, не прикасаясь к еде.

– Микель, я запрещаю тебе трогать оружие. Науэль, я запрещаю тебе консультировать его на тему оружия. И знай, Микель – твои намерения меня расстраивают. Более того, я их осуждаю.

– Но ты же убиваешь людей, – буркнул Микель, мрачно глядя в свою тарелку.

– Да, и это не повод для гордости и не пример для подражания.

Микель опустил голову еще ниже. Я почувствовала, что улыбаюсь. Какие же они странные, чудовищные, может быть. Я ощущала себя девочкой, попавшей в волшебную страну, населенную одними монстрами. Поначалу мне хотелось визжать, а потом я привыкла.

После ужина я проследовала за Дьобулусом в его кабинет.

– У тебя есть книги по психиатрии?

– Разумеется. Как твое разбитое сердце?

– Не знаю, каким образом это возможно, но его части соединились в одно целое. Даже трещинок не осталось. Думаю, в этот раз мне удастся оставить в прошлом свое школьное чувство.

– Школьное чувство? Это как?

– А вот так: нравится тебе в школе мальчик, так сильно нравится, что ты никак не решишься к нему подойти. Только смотришь на него и смотришь, и стоит тебе заметить секундный ответный взгляд, обретаешь надежду. Ждешь от него знаков внимания, и ожидание отрывает от тебя куски. Вы ссоритесь и миритесь по десять раз на дню – только в твоей собственной голове, а парень меж тем даже не догадывается о твоих страданиях и тех мучительных отношениях, что вас соединяют.