Литтмегалина - Синие цветы I: Анна [litres самиздат]

– Если бы все было так просто, милая, меня бы уже не было.

Я фыркнула.

– Встряхнись, Дьобулус. А то я теряю веру в твою несокрушимость.

– Это зря. Но проблемы с детьми способны превратить мою голову в осиное гнездо. Был бы я лучшим отцом для Микеля, если бы поле моей деятельности не было усеяно костями и гильзами?

– В этом случае ты вообще не стал бы его отцом, поскольку вы бы не встретились.

– Тоже верно, – Дьобулус протянул мне бокал. – Слышала бы ты, что он наговорил сегодня. Демонстрация его ненависти к брату входила в мои планы, но в то же время у меня опускались руки. В гневе Микель холоден, как стужа. Он так отважен. И терпелив, как снайпер. Все это меня тревожит. Порой мне кажется, что он готов убить за что угодно и умереть за что угодно. Из него может получиться герой или преступник, но в любом случае он обагрит себя кровью. А как бы я мечтал вырастить библиотекаря. Или врача.

Я улыбнулась, погладив протянутую мне руку.

– А твоя дочь? Какая у нее профессия?

– Адвокат. Она очень сильная. Когда-то я считал, что она единственная из моих детей, кто находится вне опасности психологического срыва: все жизненные передряги разбиваются о нее, как волны о камень. Но она так далека ото всех – скала, окруженная океаном. Ее сердце пусто. Но в данный момент никто не беспокоит меня больше Науэля – как впрочем, и в большинство других моментов. В своем несчастье Науэль зашел так далеко, что уже не сможет выбраться из него самостоятельно.

– Он редко выглядит несчастным.

– Но он таким является. Несчастным, издерганным, отягощенным дурными воспоминаниями и чувством вины человеком, чье здоровье и нервная система изрядно подпорчены разрушительным образом жизни в общем и пристрастием к веществам в частности.

– Ты знаешь его лучше меня. Со мной он закрытый. Иногда я поражаюсь, что вообще нас свело. У нас ничего общего.

Дьобулус стянул с меня носки и помассировал мои ступни.

– Ребенком он был очень одинок. Потом он забыл об этом, но страх тишины в нем остался. Поэтому ему нужна музыка – она создает иллюзию компании. И именно потому, что он знает, что одиночество – это хуже всего, он когда-то подошел к тебе на улице. Просто не смог без угрызений совести пройти мимо.

– Он не боится одиночества.

– Он ничего не боится сильнее. Я никогда не видел человека, настолько зависимого от других людей.

– В случае нас двоих это я всегда бегала за ним, как дура, он же мог бросить меня в любой момент.

– Вероятно, ваши отношения производят такое впечатление, – насмешливо согласился Дьобулус. – Но, знаешь ли, не все такое, каким кажется. И, раз уж мы упомянули совесть… Это его главный страх номер два.

Он поднялся и поцеловал меня, стоя между моими раздвинутыми коленями. Мой первый импульс оттолкнуть его мгновенно погас. Поцелуй был успокаивающим и нежным, и мне почему-то представилось солнце, медленно садящееся в море.

– Нам нужно размяться.

Интересное предложение, но я не стала возражать. То ли от вина, то ли от поцелуя, меня пошатывало, а бедра казались тяжелыми и теплыми.

В коридоре мы повторили (на этот раз я не была уверена, что он начал первым), и я не смогла удержаться от ошеломленного, не выражающего радужный спектр моих чувств, восклицания: «Ого!»

В приглушенном свете вода в бассейне мерцала, как будто ее поверхность горела.

– Окунемся?

– Не знаю, – под платьем на мне было белье-паутинка, которое не годилось в качестве купальника по той же причине, по которой я его выбрала: оно было слишком вызывающим. – У меня нет купальника.

– Ты уверена, что он тебе нужен?

– А если появится Микель?

– Микель ложится рано, как жаворонок, и спит крепко, как медведь. До утра он не выйдет из своей комнаты.

– Хм.

– Хм, – повторил Дьобулус, ехидно улыбаясь. – А мне-то казалось, ты осмелела, моя кошечка.

– Я осмелела, – усмехнулась я, аккуратно стягивая платье через голову. Мне почему-то было весело и приходилось прикладывать усилия, чтобы сохранять серьезный вид. Я разулась, сняла лифчик и трусики. Под добродушным и беззастенчивым взглядом Дьобулуса смущения я не чувствовала. Кто бы знал, что я могу быть такой развязной.

Расправив плечи и спокойно опустив руки вдоль тела, я смотрела, как раздевается Дьобулус. Его кожа была белая, как молоко, и точно светилась изнутри. Стройный и невысокий, он был сложен так ладно, что даже если бы моя застенчивость одолела меня, я бы не смогла оторвать от него взгляд. Впрочем, щеки у меня покраснели вовсе не от стеснения.

И как только вода не зашипела, когда наши раскаленные тела погрузились в нее. Ускользнув от Дьобулуса, я проплыла круг. «А почему бы и нет? – подумалось мне. – Я взрослая, делаю что хочу». Я не была влюблена в него, если только чуть-чуть, но что мешало мне немного развлечься? Я окунулась с головой, пытаясь привести себя в чувство, но мысли не стали разумнее. Нет ни одной значимой причины, почему я не могу сделать это. Зато есть голод, грызущий меня каждую ночь. Даже Науэль не был для меня препятствием. Физическая верность любовников никогда его не заботила, так что ему плевать, что там делает Дьобулус со мной или с кем-то другим. Да и кто мне Науэль? Почти бывший друг?

Дьобулус прикоснулся ко мне под водой, и на этот раз я не пыталась увернуться. Он погладил мои ребра, лопатки, и я послушно прижалась к нему. Мы замерли в прохладной воде. Я чувствовала, как он возбужден, и это страшно заводило. Мое тело наполнял жар, и только льдинка в сердце оставалась холодной, но я привыкла к ней и перестала обращать внимание. Когда губы Дьобулуса слились с моими, все мои сомнения и упреки совести стали далекими и неважными.

Нас прервал вопль. Вопль был пронзительным и диким, как будто кого-то прошила пуля, оставив смертельную рану. Отпрянув друг от друга, мы увидели Науэля. Одетый в черное пальто, он стоял возле бассейна, и с его намокших под дождем волос стекали капли, сползая по щекам, как слезы. Стекла очков Науэля сверкали, мешая разглядеть его глаза, но я почувствовала, что он смотрит прямо на меня. Весь романтичный настрой испарился, и я уныло погребла к лестнице.

– Не понимаю, зачем так кричать, – заметила я, выбравшись на бортик.

– В каком ты виде! – заорал Науэль. – В каком он виде!

– Хорошо хоть ты у нас нормальный. В пальто, – сказала я сладким голосом, промокая волосы забытым кем-то на шезлонге полотенцем.

– Ты еще и пьяна, – приглядевшись ко мне, выдал Науэль тонким голосом человека, оскорбленного в лучших чувствах. – Стоило мне на час выйти прогуляться, как вы уже устроили здесь оргию.

– Ну прямо сцена «родители вернулись неожиданно». Ах, прости, – я не понимала, чего он так напустился. – Я думала, у вас с Дьобулусом взаимное принятие полигамности друг друга.