Литтмегалина - Синие цветы I: Анна [litres самиздат]

– Зато я дал тебе чаевые, – напомнил Науэль. – Или ты считаешь, что некоторые вещи несоразмерны?

Отпихнув остолбеневшего от ярости таксиста, он запрыгнул в машину и вдарил по педали газа. Уверена, мысленно он прикидывал, в какой счет таксисту влетит замена стекла, и чувствовал себя удовлетворенным.

Слиняв из города, мы смогли заняться нашим собратом по несчастью. Волосы у него на виске слиплись от крови, но, разорвав подсохший клок, мы нашли лишь небольшую ранку. С предплечьем было серьезнее – рукав уже пропитался кровью.

– Обработай его раны, – сказал Науэль.

– Я боюсь.

– Тогда иди за руль.

Выбрав из двух зол меньшее, я перебралась за руль, и наша машина сразу сменила бег на прогулочный шаг.

– Поездка на машине предполагает, что машина движется, – уведомил Науэль и полил Волка спиртом. Волк заорал.

– Я не умею водить. Несколько уроков, перенасыщенных твоими саркастичными комментариями, не в счет.

Науэль приподнял бровь.

– Можно быть немного менее бесполезной?

Я замолчала и сосредоточенно уставилась на дорогу. Чтобы поднять мне настроение, Науэль кинул на приборную панель окровавленный бинт.

– Слушай, приятель, я не люблю визгов. Было бы с чего – сквозная рана, даже кость не задело. Если тебе нужно выразить себя, просто пой. Поверь мне, помогает. Аннаделла, включи радио.

Науэль начал подпевать первым, Волк подхватил дрожащим голосом и с кошмарным ровеннским акцентом, иногда сбиваясь на вопль. Нас обогнула синяя машина, водитель которой показал мне большой волосатый кулак.

– Твои глаза как две сирени, а зад твой словно два мяча, – пели Науэль и Волк, слегка искажая слова песни, но не меняя общий смысл. Мне захотелось побиться головой о руль, но было страшно оторвать взгляд от дороги.

– Он умрет? – спросила я.

– Если только от позора. Смотри, нам все сигналят.

– Кто вы, и зачем спасли меня? – прохрипел Волк.

– Да, кто ты, и зачем мы спасли тебя? – не отстал Науэль.

– Какие у вас планы на меня?

– Давай подружимся и будем убивать наших врагов вместе. Аннаделла, будь добра, выключи радио. Я впаду в кому, если продолжу слушать эту пургу.

– Знаешь, когда ты говоришь по-ровеннски, произношение у тебя не очень, – заметил Волк.

– Странно. Я закончил Постельную Академию. И был в ней весьма успешен. Готово, – Науэль завязал бинт бантиком. – Теперь и ты сделай для меня кое-что.

– Что именно?

Науэль извлек из кармана колоду и раскрыл ее веером.

– Выбери карту. Просто чтобы мы сразу сориентировались, кто ты.

Волк подчинился.

– «Фанатик», – озвучил для меня Науэль. – Звучит тревожно, не?

Волк обернулся, посмотрел в заднее стекло и сказал:

– Они прорыли туннели под шоссе и ждут, когда почувствуют над головой вибрацию. Тогда они схватят нас. Лучше съехать на обочину.

Это был первый звоночек. Некоторое время мы воздерживались от выводов по поводу периодически проскакивающих бредовых фраз, но к вечеру мышление Волка спуталось окончательно, и он приступил к длительной, лишенной всякого смысла речи, позволяя нам оценить масштаб трагедии.

В течение двух последующих суток у нас не было и минуты покоя: стоило остановиться на отдых, как с заднего сиденья доносился взволнованный голос Волка, умоляющий нас продолжать бег. Меряясь паранойями, Волк победил бы кого угодно. У меня он вызывал чувство, являющееся чем-то средним между жалостью и ужасом. Его словно разбили однажды, а затем, собирая и склеивая, не смогли найти место для нескольких фрагментов, и весь он был шаткий и неустойчивый, начиная с хромающей после травмы колена походки и заканчивая памятью, с полок которой вечно что-то падало. Кажется, он уже шесть раз спрашивал мое имя. В недолгие периоды просветления речь его становилась связной, но я отметила, что рассуждал он только о вещах отвлеченных:

– В магазинах самые дорогие товары всегда на тех полках, что прямо на уровне глаз, а тележек всегда больше, чем корзин – чтобы побудить закупаться по максимуму. Люди слишком много работают. Они тратят молодость, чтобы обеспечить старость, а потом понимают, что молодость не купишь. Если бы они уяснили это вовремя, то приняли бы йоду с сахаром, закапали клею в нос, чтобы обмануть врача, и наслаждались бы внеочередным отпуском. Есть наука, которая изучает форму облаков, но почему никто не объяснит, почему мы видим в них те образы, что видим?

Волк мог разглагольствовать в таком духе по три часа кряду, отчего мне хотелось выпрыгнуть из машины на полном ходу. Однако затем он вдруг съеживался, настораживал уши, начинал делать паузы, прислушиваясь к чему-то в собственном черепе, и в итоге умолкал совсем – вероятно, голоса в его голове так расходились, что не давали ему вставить и слова.

Неожиданно они поладили с Науэлем и порой подолгу болтали, мешая ровеннские и роанские слова. Они обсуждали лекарственные средства, использующиеся для лечения психически больных, и обилие наименований пугало меня не меньше, чем перечисляемые побочные эффекты. Науэль открыл для Волка свой аптечный бар, и это было просто очаровательно – как дети, делящиеся конфетами. Таблетки помогали Волку отсрочить затмения разума, но не могли отменить их совсем. Меня пугало, сколько лекарств поглощает сам Науэль. Он выкладывал таблетки в длинные дорожки – к завтраку, к ужину, вместо обеда. Ни один врач не прописал бы их в таком количестве. Иногда я жалела, что узнала его тайну. Сидя в тесной машине с двумя психами (как дошла до жизни такой?), я пыталась решить, чем бы и мне закинуться, чтобы оказаться способной включиться в их беседу.

В какой-то момент я поняла, что стою в замызганном туалете при автозаправке и грызу свои волосы, мокрые от слез и слюны. С несвойственной ему чуткостью Науэль решил меня проведать.

– Это женский туалет. Знак на двери видел?

– Я носил достаточно платьев, чтобы мне было сюда можно. Чего ты тут застряла?

– Хочу немного отдохнуть от клинической атмосферы, что образовалась у нас в машине.

– Я думаю, с ним все не так плохо, как он показывает. Он нас боится.

– Чего ему нас бояться?

– Что мы начнем пытать его, добывая информацию.

– Это глупо, – я тоскливо посмотрела на окурок, прилипший к кафельной плитке. Если бы не присутствие Науэля, я бы унизилась и подобрала его. – Все же продолжай расспрашивать.

– Стоит начать, как он сразу встает с ног на голову, после чего с него толку как с кабачка, – Науэль безразлично пожал плечами.

Сердце кипело, и я все-таки высказалась:

– Я думаю, что он бесполезен. Все это время он был нашей надеждой, нашей целью. А в итоге? Мы попали в тупик. Это разочарование… оно может раздавить, кажется.

– А мне нравится старикан. Чувствую с ним духовное родство.