Литтмегалина - Синие цветы I: Анна [litres самиздат]

Обеими руками Науэль отодвигает мешающего ему парня с камерой.

– Как провел время, Науэль? – отделяясь от группки фанатов, спрашивает вычурно одетый мальчик лет шестнадцати.

– Тишина и покой. Послушал несколько хороших альбомов, с полтора десятка плохих. Наконец-то нашел время прочитать давно отложенные книги. И я так ожирел – еще десять килограммов, и придется распрощаться с анорексией.

– Не соскучился по сексу?

– Что вы, ведь сама сука правосудия составляла мне компанию, – его походка решительна и излишне упруга – должно быть, в его наушниках звучит песенка из тех, что так и уговаривают потанцевать.

– Науэль, есть заявления? – интересуется невзрачный дяденька из репортеров.

– Ах, это вы, – бросает Науэль, как будто только сейчас их заметил, и затем совершенно по-детски сообщает: – Смотрите, что у меня есть, – он задирает рукав плаща.

Обратившийся к нему репортер слегка теряется.

– Ты сделал татуировку?

– Нет, это переводилка из жвачки. Но она классная, – Науэль опускает рукав и движется дальше, не обращая внимания на град вопросов.

– Поговори с нами, будь хорошим мальчиком, – ворчит один из репортеров. – Или ты теперь нас за людей не считаешь?

Науэль замирает на секунду.

– Это их я за людей не считаю, – он показывает на фанатов. – К вам отношусь еще хуже. Хотя, раз уж вы здесь, кое-что я вам выскажу. И остальным передайте: у меня новое правило – один вопрос о моих любовниках, живых или мертвых, и я прикладываю любопытного башкой о любой предмет, который только сочту достаточно твердым, острым, горячим или грязным для этого.

– Ты угрожаешь?

– Я обещаю. Нет, я клянусь на… – он роется в кармане и достает кассету. – О, точно, на альбоме «Падающих звезд». – Науэль трясет кассетой. – Кстати о «Падающих звездах», – его лицо озаряется широкой улыбкой. – Вы их пока не знаете, это ребята будущего. Дайте им пару месяцев, и они всех порвут.

Он ускоряет шаг, приближаясь к серебристому автомобилю с затемненными стеклами. Репортеры отстают, окончательно осознав, что ловить сегодня нечего – рыбка не в духе, а одна девочка-фанатка припускает бегом так, что разлетаются ее волосы, заплетенные в сотню тонких косичек. Остановившись на пути Науэля, она обхватывает его руками и вскрикивает (голосок дрожит от волнения):

– С возвращением, Эль! Мы любим тебя!

Науэль отцепляет ее от себя.

– Поверь мне, детка, меня до вас перелюбило народу более чем достаточно.

Когда он подходит к машине, стекло со стороны водителя немного опускается, и к нему тянется узкая рука с длинными пальцами. По множеству болтающихся на запястье золотых браслетов я узнаю давнего приятеля Науэля – Эреля. Науэль пожимает протянутую ему руку, и этот дружеский, нежный жест после его глянцевой бесчувственности кажется почти удивительным. Науэль обходит машину и садится на переднее сиденье. Как только за ним захлопывается дверь, машина срывается с места.

Спустя пять дней, в полночь, мы встречаемся.

Еще месяц спустя Науэль разбивает журналисту голову его же собственной камерой, но в тюрьму сесть отказывается, объясняя это тем, что прошедший месяц не принес интересных альбомов, достойных внимательного и длительного прослушивания. И в итоге каким-то образом в тюрьме не оказывается. Я принимаю это как должное – на Науэля как будто бы не распространяются общие правила.

Через два месяца мы идем на концерт «Падающих звезд», разгоревшихся к тому времени впечатляюще ярко. После концерта я изрядно пьяна и ужасающе, отупляюще, невозможно счастлива. Змеи, выползавшие из глаз Науэля, кажутся чем-то иррациональным, бессмысленным, тем, что не затронет меня никак и никогда.

***

Да уж, это был не «Хамелеон». Полумрак и полосатые обои, человек, дохнувший на меня способным воспламениться дыханием, и почему-то рваные газеты на полу. Зато здесь никого не интересовали наши документы, да и мы сами тоже. Вложив стопочку мятых сотен в ладонь взъерошенной блондинки, мы сразу получили ключ. Науэль, после эпизода в видеопрокате ударившийся в легкую паранойю, не стягивал с головы капюшон пальто до тех пор, пока мы не оказались в комнате.

– Ух ты, как здесь ужасно, – весело сказала я, все еще радуясь какому угодно, лишь бы разнообразию.

– Бывает и хуже, – возразил Науэль и, скинув пальто, скрылся в ванной.

В трубах зашумела вода. Ожидая возращения Науэля, я села на край жесткой кровати. На самом деле комната была вполне сносной, если не сравнивать ее с теми лощеными номерами, куда Науэль водил меня обычно. Окна закрывали серые жалюзи, и из-за полумрака у меня возникло ощущение вечера. Ворс ковра кое-где протерся до нитяной основы. Стену напротив украшал выцветший плакат с пышноволосой и пышнотелой девицей, обвиваемой удавом, и я смотрела на нее во все глаза. Представила себе все непотребства, что творились в этой комнате, на этой кровати, и мои губы разошлись в улыбке. Я должна была чувствовать брезгливость, но обшарпанная обстановка отчего-то мне импонировала. Мне нравился даже воздух комнаты: тяжелый, спертый, наполненный сигаретной горечью (уверена, оторвать от этой стены кусочек обоев, он и через неделю будет пахнуть куревом), хотя вскоре, мучимая легким удушьем, я все же открыла форточку.

Из ванной выскочил Науэль с полотенцем, обернутым вокруг бедер, и у меня язык зачесался спросить, с чего он вдруг такой скромный, когда я уже все видела.

Науэль достал из рюкзака бритву.

– Да, – сказал он, встретившись со мной взглядом и проведя ладонью по подбородку. – Охренеть как странно, но щетина у меня все-таки растет, – и шумно захлопнул за собой дверь ванной.

Никогда не угадаешь, что вызовет его раздражение.

По-правде, я не то чтобы действительно видела его голым. Только в кино и на фотографиях, но там он был не совсем голышом, а почти. Ну и издалека, во время очень странного спектакля, в котором актеры были так же не обременены одеждой, как сам спектакль – смыслом. Хотя я была в курсе о существовании большого количества порнографических снимков с Науэлем, я не знала, где их достать. Впрочем, действительно ли я хотела их увидеть?

Под телевизором, на полке с видеомагнитофоном, я заприметила несколько кассет. Я достала их, повертела в руках. Наклейки на них были без пометок.

Науэль вышел из ванной и присел на уголок кровати.

– Почему не написали, что здесь? – спросила я.

От Науэля исходил свежий, холодящий запах крема для бритья, с легкой примесью лимонного аромата шампуня. Он переоделся в чистые светло-голубые джинсы и желтую футболку со словом «СЛАДКИЙ» на груди. Я знала, что с обратной стороны, на спине, на футболке написано «ЯД».