Михаил Парфенов - Истории Ворона [сборник litres]

Воспоминания заставили Леху снова жадно затянуться. Крики длились около получаса. Той ночью он долго ворочался, пытаясь провалиться в сон, но почти сразу проснулся от безумного кошмара: ему приснилось, что некто подкрался к его постели с электродрелью в руках, чтобы просверлить коленную чашечку…

Позже выяснилось, что мутный парень, заходивший к Лехе за день до этого, свихнулся и навестил соседей, прихватив с собой веревку и электродрель. Событие во всех подробностях обсудили в групповом чатике дома в «Вайбере». Вопли не слышал разве что глухой. Кто-то вызвал ментов, но, когда наряд прибыл на место и вскрыл дверь двести тридцать первой квартиры, все было кончено. Посреди кровавой бойни обнаружился безумец, продолжающий с остервенением пронзать вращающимся сверлом перфоратора бездыханные тела двух связанных жертв. Какой-то идиот, вызвавшийся понятым, кинул в чат снятые исподтишка фотографии… и Леха, конечно же, посмотрел. Знал, что не стоит, но все равно посмотрел.

Дебил…

Теперь он изо всех сил пытался отвлечься, но получалось слабо. Ни «контра», ни даже травка не помогали.

От курева першило в глотке. Леха закашлялся, выпил немного противного холодного чая, который остался на дне одной из стоящих на столе кружек. Снова подкатило к горлу, как тогда, когда он открыл фотки…

…множественные истекающие кровью раны на шее, груди, бедрах, лица – уродливые хеллоуинские маски с высверленными дырами во лбу, сочащимися вперемешку чем-то алым и серым, с разорванными лоскутами щек, с провалами глазниц, полными белесой жижи в тонкой сетке воздушных пузырьков…

Он сталкивался пару раз с этой парочкой, кивал в лифте парню, придерживал дверь девушке… Но на фотографиях из чатика узнать их было почти невозможно. Невозможно было опознать в этих истерзанных кусках окровавленного мяса миловидную кудрявую девчонку и ее высокого бойфренда.

У жизни в большом доме были свои плюсы. Жильцы, друзья друзей которых работали в нужных учреждениях, сообщили, что у свихнувшегося убийцы, ныне заточенного в психушку, обнаружилась огромная опухоль в голове. Говорили также, будто сначала он пытался просверлить собственную черепушку и лишь потом принялся за соседей.

У Лехи холодела спина при мысли, что всего за несколько часов до случившейся бойни он запускал этого психа к себе домой. Нет уж, больше он дверь никому открывать не станет. Дудки!

Выкурив оставшуюся травку, он прошел к холодильнику и соорудил себе бутерброд из засохшего сыра и черствого хлеба. Потом откинулся в кресле, запрокинув голову. Наверное, виной всему был дурман, стоящий в голове после десятка затяжек, но Лехе казалось, что по потолку ползет насекомое, похожее на большую черную сороконожку. Он осоловело наблюдал за ней, погружаясь в дрему, – сказывались две бессонные ночи. Что-то невесомое коснулось верхней губы, защекотало в носу. Леха чихнул, просыпаясь.

Никакой сороконожки не было.

От неудобной позы затекла спина. Зевая, он перебрался на диван и почти сразу уснул, не раздеваясь.

Среди ночи вновь приснился кошмар – он сидел в кресле, уставившись мертвыми глазами в горящий монитор, а неведомое черное существо за его спиной столовой ложкой поедало мозги из распахнутой Лехиной черепушки.

Леха вскочил. Огляделся по сторонам, задыхаясь от ужаса.

В комнате было темно и тихо. А потом он уловил краем уха странный шорох, словно жук, посаженный в спичечную коробку шаловливым ребенком, шевелил лапками, пытаясь выбраться на свободу. Звук медленно набирал обороты, и вскоре Леха услышал громкий металлический визг, будто кто-то яростно вгрызался в стену сверлом перфоратора.

– …сделал-то, у-урод?!

– Да идите вы…

– Ах ты, паскудыш, еще и огрызается! Ты у меня свои каракули языком вылизывать будешь, я тебе обещаю!

– Нет, парняга, ты совсем дебил? В квартире у себя что хошь малюй, а здесь-то на кой хрен?

– Да идите вы…

– Две недели, как ремонт в подъезде сделан! Я этого так не оставлю! Я и в управляющую пойду, и в полицию! Ты у меня горюшка вдоволь нахлебаешься, я тебе обещаю! Думаешь, раз сиротой стал, так теперь можно пакостить, где вздумается? Ну, не-е-ет…

– Может, т-тебя в рыло о-отоварить?

– Да идите вы…

Не самая вялая из когда-либо слышанных Каркáем перебранка бурлила, самое дальнее, на площадке второго этажа. Но скорее всего – между первым и вторым, там, где почтовые ящики.

Виктор придержал закрывающуюся дверь подъезда. Замер, ловя каждое слово.

Ругающихся было как минимум четверо. Три голоса он узнал без труда. Воинственный многословный бас принадлежал Галине Филипповне с третьего этажа, слегка заикающийся тенор – ее сыну Арсению. С баритоном, предложившим рисовать в квартире, Каркай затруднился, а вот с глуховатым, неприязненно и однообразно отругивающимся баском – проблем не возникло.

Миша Чистков из двадцать третьей. Сосед.

Каркай мысленно чертыхнулся, поморщился. Первым порывом было вернуться в прохладные октябрьские сумерки и выждать, пока бурление страстей не утихнет.

Снова помянул черта. Нет, не выйдет. Кровь из носу – надо домой за паспортом, без него заказ не получить, а через час с хвостиком будет поздно. Завтра он уже уедет обратно, и винить-то некого, сам до последнего затянул…

«Да что ж я не на первом живу? – Виктор отпустил дверь. – Зашел бы сейчас без проблем».

Он сделал шаг и остановился, недоуменно глядя на ближнюю стену. Она была, пусть и не сплошь, однако густо и, судя по качеству, наспех изрисована пентаграммами, тремя шестерками в круге, надписями «Ave Satan», перевернутыми распятиями и еще чем-то непонятным, но, вне всякого сомнения, тянущимся корнями к той же чернокнижной грядке. Рисунки, похоже сделанные черным маркером, были и на других стенах первого этажа, убегали дальше, на второй… Каркай скупо матюгнулся сквозь зубы и похромал вверх по лестнице.

Так и есть, Галина Филипповна и остальные толпились возле почтовых ящиков. Обладателем неопознанного баритона был коренастый мужичок лет пятидесяти, с заячьей губой, ушами борца и туповато-мрачной физиономией санитара психушки. Кажется, они с женой недавно въехали, с Бегликовыми с третьего этажа поменялись.

Каркай рассчитывал проскочить мимо сборища, но массивная мужеподобная Галина проворно загородила дорогу и возмущенно дернула подбородком в сторону зажатого в углу Чисткова.

– Нет, вы поглядите на эту сволочь! Почти весь подъезд паскудством своим испоганил!

Последние слова были явным преувеличением, сатанинские рисунки заканчивались на стене второго этажа. Чисткова зажали в углу у окна, и он стоял спокойно, не делая попыток вырваться. Руки, правда, поднял на уровень лица, как будто выставляя напоказ колпачок черного маркера, торчащий из правого кулака.