Виталий Конеев - Гнев Бога

– Неужели они смеются надо мной?

Терзаемый унижением и жаждой мести прокуратор быстрым маршем гнал своих солдат вперёд, не останавливаясь на привал, день и ночь. А утром следующего дня, усталые, озлоблённые римляне ворвались в Иерусалим с шумом и гамом, как во вражеский город и начали расставлять по улицам статуи принцепса.

Понтий Пилат спрыгнул с коня и, разминая ноги, вступил в замок Антония. Навстречу Пилату выскочил с заспанным лицом Панфера. В глубине замка запоздало заревела труба. Прокуратор сильным, властным жестом остановил коменданта и, проходя мимо него, бросил:

– Приведи себя в порядок и поднимись наверх.

И, продолжая в душе пылать гневом, Понтий метнулся на лестницу и прыжками помчался по ступеням на боевую площадку. Выскочил, не сбив дыхание, внимательно осмотрел утренний город, в улицах которого галдели солдаты и, довольный тем, что всё получилось легко и быстро, удовлетворённо улыбнулся.

– Пожалуй, я пощажу этих строптивых иудеев, если они будут покорны моей руке.

И прокуратор, широко расставив ноги, поднёс к глазам свою мощную десницу, потом повернулся боком к Храму, чтобы тем самым подчеркнуть презрение к нему и людям, которые находились там, внизу и в изумлении взирали на Понтия Пилата. Он косо глянул во двор Святилища и перевёл взгляд на запыхавшегося Панферу. И остался недоволен плебеем уж потому, что тот был мужиком, а занимал довольно высокий для его рождения пост и, судя по толстоватому лицу, более заботился о своей мошне, чем о наведении порядка в городе.

Панфере тоже не понравился новый прокуратор – быстрый, стремительный – он своим появлением вызвал тревогу в размягчённой душе коменданта, который уже давно мечтал о будущей почётной отставке и через вольноотпущенников подыскивал именьице в окрестностях Рима. Но в то же время Панфера боялся потерять своё хлебное место, что позволяло ему получать особые, придуманные только им, налоги. Поэтому он тянул с отставкой, откладывая её с года на год, и закрывал глаза на всё то, что творили горожане, и тем самым приобрёл в Иерусалиме уважение. А вот теперь он боялся, что Понтий Пилат мог заставить его разорвать дружеские отношения с горожанами и, пожалуй, уволить с тёплого места.

Панфера стоял против Пилата, сжав зубы, и угрюмо смотрел тому в глаза. Понтий с угрозой в голосе спросил:

– Почему ты, Панфера, не остановил повозки, когда их изгнали иудеи из города?

– Я не хотел возмущать народ.

– Ах, так! Вижу, ты прижился в этом городе.

Панфера, багровея лицом, ответил:

– Прокуратор, ты можешь уволить меня, но бойся этих иудеев. Они шёлковые пока не ущемляется их вера…

– Хватит!– Крикнул Пилат. – Я заставлю их повиноваться мне, даже если ради этого придётся перебить каждого второго иудея.

В раздражении, дрыгая ногами, Пилат прошёл взад-вперёд по площадке, говоря:

– Валерий Грат избаловал народ. Что ж, моё дело – навести порядок в прокураторстве. А ты! – Он указал пальцем на Панферу – Куда смотрел, позволяя болтаться по Иудее каким-то смутьянам? И что такое Мессия? И почему их так много?

Панфера, уже простившись со своим коменданством и сразу став спокойным, неторопливо ответил:

– А это, как они считают, посланец Бога и наследник давнишнего царя Иудеи Давида.

– И что? Все эти Мессии – его родственники?

– Нет, но они так говорят

– И это всё?

Панфера помедлил с ответом, по-своему жалея иудеев, понимая, как мог поступить Понтий Пилат после его слов и со вздохом сказал:

– Эти безумцы распускают слух, что они, якобы, пришли к иудеям на царство иудейское, что они освободят иудеев от владычества Рима.

– И ты, Панфера, позволял им шататься по Иудее?

– Я всего лишь комендант крепости Антония. К тому же Мессии в момент опасности удаляются на землю Антипатра, в Галилею.

– Довольно. Смутьяны глумятся над величием Рима, и они должны быть распяты на кресте!

Понтий Пилат сказал эти слова чётко и громко, обратившись лицом в сторону Храма, чтобы народ слышал его. И, торжествуя, что он – Понтий Пилат – уничтожил уютный мирок Панферы и обрёк его на людскую ненависть, ещё более громко воскликнул:

– Я назначаю тебя, Панфера, командиром карательного отряда!

И, удовлетворив свою маленькую месть, Понтий, уже не чувствуя к коменданта прежнего раздражения, вновь повернулся к Храму. Он глянул вниз, на его третий двор, где широко дымил огромный жертвенник и стоял изумлённый народ. Взгляд Пилата остановился на худощавом иудее, державшем в руках маленького козлёнка.

Молодой иудей, как и многие из тех, кто был рядом с ним, кроме левитов, которые заняты были своей работой, смотрел на прокуратора, без укора и возмущения. В его лице была только благожелательность. И этим он выделялся среди своих насупленных, угрюмых соплеменников. Понтий отметил, что этот иудей был бы хорош в Риме или в Ахайе, что, видимо, он умел хорошо говорить и умел нравиться людям. И он – Понтий – человек, в общем-то, не злой, прямодушный, с удовольствием послушал бы этого странного нищего. Ведь беседовал же с Диогеном Синопским сам Александр Македонский.

Рядом с Понтием глубоко вздохнул Панфера. Он тоже смотрел на иудея и, видя, что его сын ничего не добился в жизни, стал нищим, в досаде отвернулся от Храма. А Понтий, расценив огорчённый вздох Панферы, как его страдание по поводу перемещения на лагерную службу, с добродушной улыбкой сказал:

– Ты по-прежнему останешься комендантом крепости и будешь моим советником в делах города и Иудеи.

Когда ученики Иешуа заметили, что новый прокуратор, подавшись вперёд, устремил свой взгляд на их учителя, они в страхе попятились от него и спрятались: кто за угол жертвенника, кто за связки дров, кто за гигантскую чашу, из которой левиты брали воду для мытья жертвенного скота и для омовения ног и рук тех, кто входил в здание Храма.

Иуда, боясь, что Понтий Пилат мог узнать его, повернулся к нему спиной. Андрей, выглядывая из-за жертвенника, умоляюще попросил Иешуа:

– Учитель, да за что ты нас губишь? Уж сам-то идёшь – иди, а мы-то причём?

И он сделал знак всем ученикам, и когда те, опасливо поглядывая на Иешуа и на прокуратора, собрались в кружок за чёрным столбом дыма, Андрей заговорил:

– Братья, мы должны решить: ходить ли нам с учителем? Он ищет смерти, а нам-то зачем?

– Да, хлебнём мы с ним горя, – со вздохом ответил Пётр. – Но я не откажусь от него. Знаю, что учитель – Мессия. И через него я попаду в Царствие Божия. А вы, как хотите.

Вперёд выступил Фома.

– Надо пытать его: когда он даст Царствие или укажет дорогу? А то ходим, ходим, а дела – то нет.

После этого Андрей обратился к Ивану:

– Ну, а ты, брат, что скажешь?

– А то и скажу: Иуду он любит и называет «возлюбленным братом». А нам говорит: брат. Не по душе мне это.