Оксана Одрина - Слепые отражения

К стеклу с улицы прилипал дождь. Машину потряхивало, а капли кривило и утягивало вниз. Главу же семьи несло всё дальше и дальше. Вот уже дошли до званий, которые Вадим непременно получит, если больше, чем чуть-чуть постарается и напряжётся.

Внезапно мимо с шумом проскочила грузовая фура с надписью «Спелые решения» и крупными тремя красными яблоками на забрызганном грязью боку. Следом ещё одна, копия первой. Тут Вадим оживился. Разве может рефрижератор везти яблоки. Мороженные, если только. Позади третий грузовик. Парень в зеркало заднего вида наблюдал. Почему-то не очень спешил третий «Спелый» со своими насквозь промёрзшими фруктами за коллегами. Нелепо как-то всё это было. Он улыбнулся сам себе.

– Смешно тебе, Вадим? – хмыкнул отец. – Со мной не поделишься? Вместе посмеёмся.

– Пап, что такое «Спелые решения»? – протянул Вадим, потирая запотевшее стекло пассажирской двери.

– Что ты сказал?! – взвился отец.

И тут грузовик с прицепом, который ехал вслед за ними, неуправляемо развернуло поперёк трассы. Вадим не сразу понял, что это не умелый разворот водителя с яблоками за спиной, а потеря управления. Завертело «Спелого», что плёлся за их спиной. Гудел он там настойчиво, выл, звал на помощь.

Запоздало парень спохватился – он наблюдает происходящее не в боковое зеркало, а в слепую стекляшку в руках, с которой чёрная ткань сползла, и оно показывало яркую картинку. В висках застучала кровь, и он испуганно глянул на отца, а тот ударил по тормозам. Резанул ухо мерзкий лязг. Машину дёрнуло. Ремень безопасности больно откинул Вадима назад и прилепил к сиденью. Успел всё же папа вовремя спохватиться. Успел…

Впереди вдруг остановилась вторая яблочная фура, со скрежетом снеся машину перед собой. Переглянулись с отцом. Вадим чуть успокоился, прикрыл глаза, расслабленно выдохнул, крепко обнял облезлое зеркало и прижал к себе. И тут же его окатило ужасом: ведь неуправляемый грузовик по-прежнему позади них!

– Папа, он за нами! – закричал парень. – Он…

В ту же секунду мощный удар оборвал его голос, стихийный бросок вперёд вышиб из него воздух, скрип разорвал ушные перепонки, удар в голову оборвал время, а взамен обещанному пару минут назад безоблачному будущему пришли яблоки.

Яблоки… Яблоки… Почему яблоки?..

Ледяной дождь захлёстывал в разбитое лобовое стекло и колко бил по щекам. Мелкое прозрачное крошево развалилось на бардачке напротив. Осколки прилипли к одежде, копошились в волосах, на лбу, щеках и губах, забились в нос и рот, мешали дышать. Ремень безопасности вдавливал Вадима в сиденье так сильно, что теперь душил и ломал грудь. Парень искал кнопку, чтобы отстегнуться, но непослушные пальцы вновь и вновь соскальзывали. Хотел освободиться, вывернуться и вырваться на воздух, но вместо этого давился, захлёбывался, хрипел. Он задыхался, а сам всё крепче прижимал к себе слепое зеркало. Отец просил подержать, и Вадим подержит, сколько сможет. Правда, он ног совсем не чувствовал, словно их и не было. Не понимал, что с ним, почему дышать так тяжело, что мешает выбраться на улицу. И где папа… С каждой секундой видел всё хуже, словно краски вокруг медленно выкачивали в неизвестность, а взамен внутрь машины, где они сидели, вливали ночную вязкую черноту, глубже и глубже вдавливая Вадима в удушье.

– Папа… – прохрипел он, уже почти не владея собой. – Папа…

Но никто не отвечал. Перед собой он вдруг увидел заляпанные грязью сочные красные яблоки и, вспомнив всё, встрепано дёрнул головой к отцу, но в туже секунду потерял сознание.

Когда же Вадим пришёл в себя, всё как в тумане стало, во сне, не с ним, а с другим человеком. Он был в машине скорой помощи. Видел уже, различал цвета и запахи. Пошевелиться не мог, а боль в ногах была такой нестерпимой, что он, не переставая, стонал. Врачи непонятно что говорили ему, спрашивали, спорили между собой, куда-то везли. Трясло сильно. Проваливался в ничего и возвращался в невыносимую немощь. Белый потолок и слепящие лампы кружились над ним.

– Папа… где же папа?.. – шептал он, не понимая, что происходит. – Вместе же были…

Никто не откликался, а сам он то и дело терялся в странных сумерках, и ему снова и снова чудились осколки зеркал. Так много было тошных стекляшек – запачканные они, неухоженные и старые. Поломали их люди на куски и за ненадобностью выбросили. Бесполезными они стали и неживыми, как и сам Вадим.

Когда же он вновь очнулся, то разобрался, наконец, что находится в двухместной больничной палате. Рядом сидел директор Павел Петрович Фрей. Ну, конечно, ведь это именно ему зеркало подарить нужно было.

– Где же?.. Зеркало, где это зеркало?.. – дрожащими руками парень пытался сам себя ощупывать, но выходила бесполезная возня. – Я же обещал… И где… папа…

Внезапно Вадим увидел маму. Лицо её осунулось, опустели глаза, подрагивали губы и подбородок. Мама, мамочка, что с тобой такое случилось или не с тобой? Платок траурный на голове, и сама почернела. Мысли плелись и путались, но тут же находились и мчались без оглядки, нагоняли друг друга и спорили. Парень всё силился спросить, что происходит, но не выходило: голос пропал, забрали его и назад не вернули. Может, потерял в той жирной черноте, когда так и не выбрался из машины. Может, он умер? Или…

Вот странно, он вновь и вновь лишался чувств, а находил только расколотые зеркала – давили на него гладкие стеклянные поверхности без отражений. Незрячие обломки неотступно преследовали его в беспамятстве – в них была только чернота. И тут Вадим, истерзанный слепотой стёкол, взмолился:

– Ну, покажите мне хоть что-то! Или выпустите меня! Отпустите! Слышите, отпустите же!

Ещё секунда, и парень очнулся, услышав собственный сиплый крик. Голос его тут же оборвался, клокоча всхлипами в пересохшем горле. Перед ним была холодная стена, выкрашенная до потолка в голубую бледность. Рыхлая подушка, жёсткий матрац, тонкое одеяло, под которым не согреться. Вадиму же было очень холодно. Ног, словно не было. Грудь зачем-то сдавили так туго, что не вдохнуть ему теперь в полную силу. Раскалывалась голова. Ныло левое плечо, подёргивая судорогами лопатку. Пальцы до боли сжались в тугие кулаки и заиндевели.

– Выжил… Выжил… – чудились ему далёкие голоса.

Тёплые ладони осторожно повернули его голову на бок, и наружу из него вырвался болезненный, не стон даже, выдох. Он вновь увидел самого своего родного человека.

– Мама… – просипел Вадим. Странно так, не своим голосом, нет. А чьим же тогда?..

Мама же разрыдалась, но тут же спряталась носом в трепещущей ладошке, чтобы сын не видел её слёз. Другой она бережно гладила его по волосам, по лицу, по плечу. Она то и дело судорожно всхлипывала, когда дрожь пробирала её, а солёные капли градом катились по щекам. Жутко так и горько. Страшнее ни до, ни после он ничего не слышал и не видел.