Роман Колесов - Сибирский подкидыш. Легенда тайги

Вместе с этим огоньком, сверкающим среди моря папоротника, уши парня наполнил пронзительный, гудящий звон. Семён поклясться был готов, что и звенит тоже огонек. Вокруг бушевала буря, трещала тайга под натиском ветра, а сияние, казалось, не двигалось. Только изредка переливалось десятком тонких, изящных лучей.

Потрясенный зрелищем, парень застыл как вкопанный, неотрывно глядя на цвет папоротника. Бродяга в лохмотьях тем временем шумно принюхался, и развернул свое острое, хищное лицо к Семёну. Принюхался еще громче, склонился вперед и, переставляя ноги, словно птица подобрался к парню вплотную.

Нос незнакомца почти прилип к котомке Семёна, быстро и тщательно обнюхивая её. Наконец оборванец отпрянул и, чудаковато изогнувшись, заглянул в лицо парня снизу вверх.

– У тебя моя монета? – прошипел он. – У тебя монетка? – повторил путник, перебирая скрюченными руками лохмотья на своей груди. – У ТЕБЯ МОЯ МОНЕТА! – вдруг проорал он, и Семён, вздрогнув, вышел из оцепенения.

Парень шарахнулся назад от неожиданности и угрюмо поглядел на бродягу.

– Ты сам-то кто будешь? – зычно спросил Семён, чувствуя озноб на коже. – Чего здесь забыл в такую непогоду?

– Монетку отдай… – к лицу парня протянулась дрожащая рука с длинными скрюченными пальцами и грязными ногтями.

Не обращая внимания на навязчивого бродягу, Семён вновь обернулся к горе. Казалось, дождь смысл окись и породу с её склонов, обнажая чистую медь. Сверкающую под молниями и отливающую тусклым, червонным золотом.

Вновь грянул гром.

– Коли так не отдаёшь, так давай сыграем на монетку? – не унимался оборванец. Сделав пару птичьих шагов, он обошел парня и вновь застыл в той же скрюченной позе перед лицом Семёна. На этот раз в тонких пальцах бродяги мелькнула колода карт.

Разделив колоду пополам, незнакомец поднял правую руку, сжал карты пальцами, и они с мокрыми шлепками просыпались на вторую половину колоды.

– Сыграем на монетку! – лицо человека в лохмотьях исказила безумная улыбка.

– Монета моя. Я нашел её! – отмахнулся Семён, оттолкнув бродягу с пути. – И играть мне с тобой некогда, пошёл вон!

– Если проиграю, – прошипел ему в спину оборванец, – еще десять таких получишь!

Парень остановился, оглянулся в пол-оборота, и застыл, глядя на пригоршню сияющих червонцев в руке бродяги…

***

40 лет спустя.

По глубокой, заснеженой чаще мчались двое. Один зверь, а второй у него на хребте.

Медведь продолжал нести на себе Таньку, не пытаясь больше сбросить. Вытянув вперед огромную морду, зверь расшвыривал лапами бурелом и бежал дальше. Сама же девчушка присела на корточки и, крепко вцепившись в загривок, пыталась удержаться на хребте исполина.

Без передышки, без промедления медведь проламывался вперед. Тане начало казаться, что гигант и вовсе не знает усталости, когда зверь наконец начал сдавать.

Ближе к закату, он постепенно сбавил ход и перешёл на неспешную рысь, двигаясь по протоптанным, звериным тропам.

Иногда девчушка произносила короткие, невнятные фразы. Иногда лупила медведя кулаками по затылку, пыталась снова ударить когтем, но всё зря. Зверь больше не чувствовал ни её присутствия, ни ударов. Скоро он совсем замедлился и остановился посреди поляны.

Громогласно фыркнув, зверь закрутился, отряхивая чёрную шкуру от снега. Не выдержав такого аттракциона, Танька не удержалась, сорвалась, и, взмыв воздух, отлетела далеко прочь. Коготь выпал из её руки и затерялся меж ветвей.

Прокатившись по сугробам среди сосен, она поднялась на ноги и вновь поглядела на медведя. Чёрный гигант даже не обернулся, просто медленно и тяжело побрёл прочь. Неспешно и величаво.

Исходя паром и сотрясая деревья грузной поступью, зверь исчез в обледенелых февральских дебрях. Ещё какое-то время снег за его спиной осыпался с веток, а затем всё окончательно стихло.

Бежать за ним Тане не хотелось. Она боялась. Боялась с самого начала. Но ещё больше боялась за сестру и деда, потому и решилась на прыжок.

Жалела девчушка только об одном, что растерялась и не спрыгнула со шкуры раньше. Она и сейчас могла вернуться назад по следам, но времени уйдет гораздо больше. Может день, может больше. А вот чтобы замерзнуть насмерть при такой погоде, хватит и трёх-четырёх часов. Даже бегом.

– Прогуляемся… – прошептала Танька немеющими губами. Она обняла себя за плечи, дрожа от стужи. Зубы отбивали перезвон, тело колотило, будто в лихорадке. – Про… гу… ляемся… – сквозь дрожь прошептала она, растерянно оглядываясь.

Не помня ничего из своего прошлого. Не зная ничего о том, что её ждёт. Не понимая, какое из пяти выученных слов, нужно произнести, чтобы спасти себя. Танька обречённо выдохнула белый пар и поглядела на проблески заката среди хвойных лап.

Солнце поблёскивало в ответ, проваливаясь за горизонт и угасая с каждой минутой. Приближалась долгая, сибирская ночь…

Распахивая валенками сугробы и растирая руками худые плечи, Таня двинулась назад, по медвежьим следам.

– Прогуляемся… – повторила она.

– Куды тебя черти понесли?! Замерзнешь! – раздался окрик сзади заставив девочку остановиться. Стуча зубами и хлопая ресницами покрытыми инеем, Таня обернулась на голос.

С другого конца поляны к ней шёл и махал ей рукой старик. Увидев, что девчушка остановилась, незнакомый дед прибавил шаг, и вскоре Танька смогла разглядеть его полностью.

Светлый полушубок обрезанный чуть по бедро, волосы седые на лбу тесемкой перехвачены. Глаза хоть и выцвели, а добродушие в них сохранилось. Крепкий дед снова рукой махнул, и девчонка заметила, что среднего пальца на ней нет.

Старик подошел вплотную и, горячо дыша по морозу, оглядел девчушку в ответ. Усмехнулся. Только тут Танька заметила, что рот этого деда широковат. Больше нормального это точно, да и зубы в нем блеснули хоть и белые, а крупные словно у коня.

Показался этот незнакомец Тане не страшным, а странным. Но вроде как добром от него веяло и теплом. Девчушка решила не бояться и не убегать.

Да и бежать-то некуда было, кругом холод и тьма приближается. Солнце сядет того и гляди.

– Ты ведь не из Семёна породы, верно? – старик взял девчушку за локоть и развернул по кругу, осматривая. – Чьих будешь?

Танька не ответила, продолжала только глядеть на него своими широко распахнутыми, синими глазёнками и зубами стучать от мороза.

– Чего молчишь? Немая поди? – шевельнув мощной челюстью спросил дед. Борода его была густой, жёсткой, оттого нижняя половина лица и вовсе напоминала совковую лопату. Широкую и тяжелую

– А чего орала там, на поле, прогуляться звала? Али теперь дар речи потеряла?

Девчушка не отвечала и не понимала, чего от неё хотят. Все что ей было ясно сейчас, это то, что еще минут десять на морозе и никуда пойти она больше не сможет. Память Танюшка, конечно, потеряла, но уважение к старшим и вежливость всё ещё были при ней, а потому с места сойти без спроса не могла.