Ален Гри - Неправильный Египет

– О, привезли, не чаял вас больше видеть.

– Ну, прекратите! Мы у вас каждые выходные, – ответила Люда на стандартное приветствие.

– Ага, я тута бьюся с американцем на картохе, а вы токма поспать да пожрать приезжаете. Вчерась крота споймал. Такой партизан хитрый, но я его на табуретке тихо ждал, дождался и на лопаточку подсадил. На соседский огород через забор выкинул, пущай там овощ портит, – и дед Коля закряхтел смехом.

– Так он же под землей опять к тебе в огород вернется, – засмеялась Люда.

– Так вот, – проигнорировал Николай, – где малый ваш?

Петя вошел в дом и скромно поздоровался.

– О! Чадо малахольное? Чем тебя давеча бабы кормили? Кынзой? Чё зеленый такой?! Вы дитёнку мясо даёте вообще? Пожил бы у меня, стал бы розовый, как квочкина жопка, а то вон бледный какой, как поганки на пеньке! Ты, Петруша, мясо то любишь?

– Люблю.

– С кровушкой, небось? – дед иронично прищурился, и Люда побледнела.

– Вывезла их на майские моря, ты гляди. И чего? И ничего! Вона оставила бы мне мальца на всё лето, я б из него казака сделал, – и, обращаясь к Пете, добавил, – соседки-то мои нервы поедом едять! Вот бы ты…

Он не договорил: Люда намеренно с грохотом опустила железную кружку на деревянный стол.

– Вообще-то он после моря приехал очень бодрый! И Томочка расцвела! Ты лучше, Николай Андреевич, скажи, когда безобразничать с соседями перестанешь? – сменила тему Люда.

– С какими такими соседями? – дед насторожился, как нахулиганивший пацан, глаза его забегали, он присел.

– С такими! Нечего «ваньку валять»! Ты зачем на той неделе Ульяне Михайловне в ведро плюнул?! Стыдоба-то какая! Я слушала её, чуть сквозь землю не провалилась.

– О! Накляузничала, значит! Нечисть твоя Улянка Михайловна! И Дашка нечисть! И Мотька! Скверные бабки! Тройня антихриста! Идёт она, значит, с колодца, в руках, значит, вёдра с водой. Я, значит, мимо идусь. Глянь в ведро, а там, в ведре значит, девка молодая! С метлой и ржёт! Девка молодая в ведре, значит, отражается, плечи голые, волосы телепаются, тьфу! Ясное дело, плюнул я и перекрестился!

– Ты, Николай, вроде, умный мужик, бывалый, войну прошёл. Уважаю я тебя и люблю, хозяйство держишь крепко, но, по-моему, не обижайся, у тебя уже старческий маразм! – Люда не знала плакать ей или смеяться, настолько глупой была ситуация.

– Кто маразма?! – дед серьёзно разозлился, – это по соседству у меня маразма! Целых три маразмы! Сидят, костлявые, по ночам над свечками вязанье у них! И по всей хате тени летают. Я всё видел!

– Боже, Николай Андреевич, вы еще и в окна к ним по ночам заглядываете?! Ну знаете!

– Вот именно, что «Боже»! Бога на них нету. Ты Ваську на прошлой неделе привозила, а он как подошёл к ихнему огороду, да как выгнется, как зашипит, как сиганёт оттудова. Потом сидел у меня в кладовке, не ходил никуды. Вот тебе и нате. Даже кошак твой сразу всё сообразил. А люди к ним ходють! Прямо очередь, как в мавзолей к вождю. Ведьмы! А люди – дуры!

– Знаете что, Николай Андреевич, шли бы вы… телевизор смотреть! Ты зачем им проволокой калитку в прошлом месяце замотал? Думал, я не знаю?

– О! И это донесли? Не в прошлом. В маю это было… Ты мне кады Ваську подкинула, я думал, он в огороде будет или по помойкам. А он знаешь чего? Сел и на дом их глядит. Долго глядел и рычал, прям чисто тигра, потом уши вжал и в хату. И всю неделю тихо сидел, не шуршал. И это дворовой-то кот! А ты говоришь….

– Ну при чем здесь кот!…. – Люда, не знала, что еще сказать.

– А чавой-та у них огород такой прибранный? А? – не унимался Николай.

– Ты их видала? Они ж все трое на ладан дышат!

– Завидуют молча.

– Ну прям там. Они девку, молодуху, пригрели, она, значит, ведьма, вот те крест самолично видел Ведьму, по ночам кошкой чёрной делается и всю работу им….

– Николай Андреевич, я пойду травку порву, – и Люда побежала в огород, так как боялась сильно нахамить и обидеть старика.

Жил да был где-то в Подмосковье мало кому известный художник Николай Бессонов.

Помимо материалов о цыганах, художник Бессонов изучал ведьм, бредил ими. Почему? По родству бродяжьей души? Он был не единственным, кому тема была интересна, но единственным так чувственно изобразившим её, нарисовавшим её такой, какой она позволила себя увидеть.

В 1991-м художнику Бессонову приснился сон. В это неясное время, когда радио плевалось песнями «Агаты Кристи», а страну финансово бросало из стороны в сторону, ему часто снились яркие, живые сны. Ведь реальность была печальна, бесперспективна и тревожна. И он изобразил. Назвал «Ночной полёт». До этого он тоже много писал. Но эта картина стала особенной, проникновенной. У Бессонова энергия била, выплескивалась как искры из цыганского костра. Девушка на картине вышла удачно. Кисти легко укладывали масло на холст, тело отливало перламутром, будто вместо крови по венам её нёсся лунный свет. Тонкий профиль, свежее, одухотворённое дыханием ночи лицо с намёком на улыбку. Гибкая ведьма на метле. Казалось, можно услышать шорох её простого старинного платья, длинные волны светлых волос нежно треплет ветер. Глубокий, художественно бездонный фон и ничего лишнего…

Название картины он переписывал несколько раз. В голову назойливо лезло «Бетельгейзе». Потом «Анна». Потом «К Звезде». Потом «Другая». Потом «Коварный Исполнитель». Всё отмёл в сторону и оставил простое и понятное себе «Ночной полёт».

Репродукция картины в одном из послесоветских журналов многим увидевшим запала в память, впечатлила невозвратно… Альберта Булкина, например.

На протяжении всей своей жизни тихий омут Альберта неутомимо плодил чертей. Выплеснуть себя ни словом, ни делом, в силу воспитания, он позволить себе не мог. Собственно, как у любой особи, у него было всего три варианта: взорваться бунтом, сломаться или приспособиться.

Эта ночь ничем не отличалась от сотни других: квартира с тихим мужем, чахнущим по непонятным причинам ребенком, изможденной депрессией женой.

Чуяло ли сердце Бертика, что скоро перестанет биться, и ляжет он в сырую землю через три дня? Нет, ничего не чуяло. Альберту снился сон. Он брёл в полумраке, пробираясь сквозь невнятные, как это бывает во сне, растения, и наконец-то вышел к темному озеру, окутанному тяжелым пепельным туманом. Посмотрев на глубокое небо, Альберт увидел её и сразу узнал. Лёгкая, в простом платье, юная ведьма висела на метле и лукаво ему улыбалась, а потом растворилась во тьме. Альберт продолжил путь к озеру. У самого берега недалеко друг от друга росли невысокие гладкие деревья, местами их змеевидные корни выныривали из-под земли, причудливо переплетаясь. Альберт подошёл ближе к одному из них и поднял голову вверх. Над его головой на толстых ветвях расположилась обнаженная женщина, она сидела в продольном шпагате, ноги опирались на ветви дерева, и перед взором Альберта крупным планом сияли влагой ее прелести. Она вызывающе посмотрела на Альберта сверху вниз, медленно взяла свои груди в руки и стала со стоном их облизывать. Он, жадно и не моргая, потянулся к ней, чувствуя головокружительное возбуждение. В потоках подсознания мелькнула размытая мысль: «Это нереально, это сон, здесь можно всё, никто не узнает». Он повернул голову вправо, на другом дереве сидела такая же голая дева, она стала спускаться задом, максимально прогибаясь и раздвигая ноги, предоставляя ему возможность визуально насладиться собой. Боковым зрением он заметил, что с третьего дерева спускается ещё одна. Он снова поднял голову и стал прерывисто вдыхать чужой аромат, мягко искать руками, пока две другие искусительницы оседлали большие пальцы его ног, плющом оплели его вставший ствол… И он проснулся.