Артур Конан Дойль - Затеряный Мир. Перевод Алексея Козлова

– Я…Я, само собой, едва лишь вхожу в величественную прихожую науки…, – пролепетал я, расплываясь в идиотской улыбке, – у меня нет иных амбиций, кроме как завоевать звание простого исследователя. Гм… Но, простите, в этой проблеме, как мне кажется, вы уж слишком строги к Вейцману, уж слишком! Известные миру доказательства… разве… они не укрепляют его позиции?

– И какие же это доказательства? – его слова были полны угрюмого спокойствия.

– Мне и вам известно, что прямых доказательств пока не получено. Но вполне понятно, так сказать, общее направление развития научной теории…

Профессор склонился над столом, а потом поднял голову и вперил в меня сосредоточенный взор.

– Да будет вам известно, молодой человек, – прошипел он, начиная по очереди гнуть пальцы, – что фактор черепа есть фактор первостепенный!

– Несомненно! – ответил я.

– И пока что телегонические влияния сомнительны?

– Безусловно!

– Вам внятно, что плазма зародыша отлична от партено-генетической яйцеклетки?

– Без сомнений! – рявкнул я, удивившись своей дерзости.

– И что это может доказать? – спросил он таким ядовито-вкрадчивым тенорком, что я заледенел.

Я развёл руками.

– Да! В самом деле… И что же это доказывает?

– Сказать? – ещё более ядовито пришёптывал он.

– Ну, будьте любезны!

– Это доказывает всего лишь, – взревел разъярённый бычара, – что другого такого прощелыги, как ты, не сыскать во всём этом грязном Лондоне! Ах ты, гнусный, наглый папараццишка, ты так же скверно судишь о науке, как и о слове «порядочность»! Я тебя…

Его грузная туша взлетела с кресла. Глаза его пылали сумасшедшим огнём. Но даже такой страшный момент не мог ничего поделать с моей репортёрской наблюдательностью, и я с изумлением узрел, какой низенький мой профессор. Он приходился мне ровно по плечо, эдакий сплющеный Геркулес, вся жизненная мощь которого воплотилась в богатырской груди и титанических плечах и потом ушла в бескрайние глубины мозга.

– Я тут изголяюсь, молю чушь, тролю вас, сэр! – завопил он, вытянув шею и как динозавр, растопырив лапы над столом, Я несу жалкий, несусветный вздор! И вам пришло в вашу птичью голову потягаться со мной, жалкий мальчишка, вам, чей мозг едва ли превышает размеры лесного орешка! Вы, вонючие писаки, возомнили себя великими моралистами! Вы, проклятые щелкопёры и лжецы, сочли, что уже наделены властью мешать любого святого с навозом и возносить мерзавцев за облака? Вы вознамерились думать, что мы, разумные и свободные люди, присягнули валяться у вас в ногах, жалостно вымаливая у ничтожеств проплаченную похвалу? Этому нулю – протекцию, а этого трудягу – затоптать и стереть в порошок! Я в курсе ваших низких игр! Не слишком ли высоко вы забрались? В хорошие времена вас видно не было, под столом все ходили, скромники, дорвались теперь? Мерзкие болтуны! Я вас в угол поставлю! Сэр! Надеюсь, вам уже понятно, что Джордж Эдвард Челленджер – вам не пара! Мной никто никогда не командовал! Я предупреждал вас, но вы не послушались, теперь пеняйте на себя! С вас фант, любезнейший экс-мистер Мэлоун! С вас причитается! Вы сами затеяли эти опасные игры! Вы проиграли! Вон!

Это было слишком даже для такого рождественского барашка, как я.

– Слушайте, вы, сэр!.. – крикнул я, одновременно тихо отползая к двери, – Ваше право – браниться сколько вашей душе угодно, но этому есть предел! Я не позволю наскакивать на меня с кулаками наперевес!

– А! Он не позволит! Он не даст! – как танк накатывался он на меня, олицетворяя всем своим видом абсолютную угрозу, и вдруг остановился, и сунул внезапно уменьшившиеся в размерах пухлые лапки в карманы маленькой школьной курточки, которая скорее подошла бы отличнику в младшем классе школы, чем знаменитому европейскому профессору, – Впрочем, если бы мне было впервой выкидывать из своей передней всякую шушваль! Дюжина таких субчиков уже вылетела плашмя на улицу! Постарайтесь не разбить морду о плитуар! Я готов платить за каждого выкинутого в окно платить полный штраф по три фунта пятнадцать шиллингов! Что сказать – немного не дёшево, но наука требует жертв! А теперь, дорогуша, не последовать ли вам по пятам ваших дебильных коллег? Как вы полагаете, это неизбежно? Вы согласны со мной?

Он снова раздулся в монстра и возобновил грозное продвижение в моём направлении, выбрасывая остроносые носы тапок в разные стороны, как клоун на арене цирка.

Меня посетила здравая мысль броситься обратно в холл, но я сразу отбросил эту мысль, как позорную. Пламя гнева уже начинало медленно, но неуклонно разгораться в моей душе. Ещё несколько минут назад я был просто пластилиновым дурачком, готовым соглашаться с чем угодно, и терпеть почти всё, но теперь пришло время возрождения моего пламенного собственного достоинства!

– А ну-ка, руки прочь! Сэр! Я не потерплю такого!

– Нате вам! Оказывается, он не потерпит! Гордый какой! – вздёрнул он усишки, и я увидел, как между его пухлыми губами блеснули кровожадные белые клыки, – Так вы говорите, не потерпите?

– Не строй из себя дурака! – нагло процедил я, – На что ты рассчитываешь? Во мне двести футов одних мышц! Я крепок, как железный штырь! Я каждую субботу сражаюсь в рэгби за ирландскую сборную! Тебе со мной не тя…

В ту же секунду он, как зверь, ринулся на меня. По счастью, я успел отворить дверь в кабинет, иначе она была бы превращена в щепу. Как смерчь, мы прокатились по коридору, увлекая за собой стулья и столы. Я отплёвывался от профессорской бороды, которая лезла в рот, мы схватились в объятиях не на щутку, наши тела попирали друг друга, а стул то и дело поднимался и опускался то в руке одного, то в руке другого бойца. Заботливый Остин забежал вперёд и предупредительно распахнул входную дверь. Мы кувырком скатились по входной лестнице. По пути я припомнил, что примерно такое шоу я уже некогда видел в исполнении братьев Мэк, это было в мюзик-холле, и там братья. скорее всего, репетировали целый месяц, чтобы обойтись без излишнего членовредительства. Грохнувшись о последнюю ступеньку, злополучный стул рассыпался на куски, а мы благополучно сверзлись в глубокую водосточную канаву. Профессор шустро оказался на ножках, пытаясь отдышаться от астматического кашля.

– Вам довольно? – визгнул он, задыхаясь и схватившись за грудь.

– Хулиганьё! – выплюнул я первую кровь и едва умудряясь подняться с земли.

Все предполсылки были для того, чтобы продолжить баталию, и было видно, что бойцовый дух продолжает снедать профессора, но сама судьба сделала всё для прекращения этой дурацкой схватки. Вдруг за нашими спинами вырос полисмен с большим блокнотом в руках.

– Что вы творите? У вас совесть есть? – цыкнул он, обращаясь к обоим.