Александр Архипов - Зазеркалье

Эжену послышалось ржанье Виктора. Сердце мушкетера заклокотало, захлебывалось в ужимках тревоги и рвалось к четвероногому другу. Эжен поспешил к окну и разглядел в мглистом поле бегающего скакуна. Виктор щипал редеющую траву, притоптывая ее копытами.

– Вот он! Эжен, тут твой Виктор! – ткнул в окно Жак.

– Каков наглец! – гордился Эжен при виде грации коня.

Неудержимый Виктор скакал по полю, подпрыгивал, резвился, словно жеребенок. Эжен вновь хватался за двери и окна. Темная магия держала их в заточении, как в замке Ив или форте Руж.

Мушкетер вернулся к окну и с опасением следил за Виктором.

Чарльз приметил переменчивость в Эжене; восторги мушкетера сменялись порывами резкости и волнения.

– Виктор! – стучал по окну Эжен и рассеивался вокруг себя истошный выкрик.

– Ты ополоумел? – отошел подальше Данте.

– Вы не видите? Он умирает! – разрыдался Эжен. – Посмотрите!

Спустя несколько минут поверженный Виктор дергался в конвульсиях. Прерывистое дыхание коня тяжелым, глухим отзвуком билось в сердце мушкетера. Тот схватил топор у камина, выбежал в коридор. Чарльз оторвался от тягостного зрелища, когда из вестибюля раздались удары по дереву.

– Нет, нет, – вырывались крики из заплаканной груди мушкетера.

Топор колотил окаменевшую дверь. Удар за ударом ритмично бились, как сердце воина. Ослабевала хватка мушкетера, и последний удар расколол лезвие топора на куски.

Эжен подошел к окну, следил, как вздымалась грудь Виктора.

– Черт! Как же я забыл, – воскликнул мушкетер и обратился к Данте. – Дай ключ! Дай мне этот чертов ключ!

Эжен достал рукопись и откинул ее. Половина книги пустовала. Глава, в которой герой приобретает коня, исчезла.

– Это все объясняет, – заключил Данте.

– Это все объясняет, – повторил Эжен, – теперь я умру, как обычный смертный и больше не вернусь туда. Господа, мы отрываемся от нашей прежней жизни. Мы скоро станем обычными людьми.

– Как вам хватает смелости открывать эти страницы? – дрожал Этан.

Никто не говорил о проклятиях, не решался вызволить себя из заточения, мирясь с новым поражением.

Вечером узники поместья разбрелись по комнатам, как пугливые щенки. Каждый из них грезил в мечтах, надеясь на скорое избавление от мук заключения.

Когда Данте ощутил покой в душе, он зажег свечи, сел за книгой и продолжил исследование своей эпохи Ренессанса, где провел жизнь настоящий Данте, рожденный матерью, а не зеркалом или фантазией писателя.

Данте углублялся в собственную биографию, проживая в ней иную жизнь. В книге Вернона он предстал в тех мирах, в которых путешествовал флорентиец и описал в знаменитой «Божественной комедии». Перелистывая страницы, Данте уходил в мир безнадежного романтика, искавший возлюбленную Беатриче в адских глубинах.

Вымышленные приключения не сливались с бесчисленными строками подлинного Данте, что вызвали стыд у персонажа. В доме Чарльза он ощущал себя, марионеткой, управляемой невидимым пером Нортона.

В поздние ночные часы он прохаживался по комнате от нарастающей неуверенности в себе, что глушило в нем голос разума. Перед окружением его холодная маска бесстрашия расплывалось от терзаний.

– Поскорее бы вернуться к Беатриче, – мечтал Данте среди ночных сумерек. На третий день небо оплакивало злоключения узников. Капли бились о черепицу крыши и стекали вниз по окнам и стенам дома. Эжен прохаживался по дому, искал пути выхода, предлагая немыслимые планы побега.

– Не открываются? Сволочи, – дергал Эжен двери, не поддававшиеся силе мушкетера, – паршивые, мерзкие сволочи. Что мы плохого сделали?

– Не знаю, где остальные? – оглядывался Чарльз в дверные проемы.

– Спят сном праведника. Им нечего терять.

– Тебе не страшно? Ведь никто не знает, что там, в загробном мире.

– И зачем лишний раз себе настроения портить, если уж ничего не знают о нем? Единственный кто побывал там. Это Данте. Но он молчит.

– То есть? – напрягся Чарльз.

– Спроси у него самого. Я уже замучился выманивать у него правду. Тот еще лицемер, – удалился Эжен.

Чарльз отправился к Данте, предчувствуя черту раздора между друзьями. Он постучал в дверь флорентийца, требуя выйти к нему на разговор.

Данте открыл дверь и вежливо пригласил юношу.

– Что ты от меня скрываешь? – допытывал Чарльз. – Эжен сказал…

– Ах, этот Эжен. Он не держит себя в руках и постоянно кого-то обвиняет. Но не себя! – фыркнул Данте. – Что он тебе наплел? Попрошу без лишних красивых слов, без вас их знаю.

– Ты был там, в этом зеркале, ты знаешь его природу, – сказал Чарльз, усаживаясь на стул. – Мы боимся действовать, мы не знаем, что это повлечет за собой, нам нужна твоя помощь. Почему ты не борешься?

– Потому что боюсь. Там моя любовь, – отвел слезливые глаза Данте.

– Беатриче, – вспомнил Чарльз.

– Да, Беатриче осталась там. Она обещала мне, что вырвется оттуда и станет жить с нами. После смерти Вернона она пропала. И все эти дни я жду ее.

Чарльз прочувствовал ношу Данте, что тащила упертую натуру ко дну гнетущих дум. Юноша в одиночку боролся с загадочных врагом, остальные дрогнули и утратили веру: Этан пребывал в поисках феникса Тими и не смел шагнуть к зеркалу; Эжен сдался после смерти Виктора; Данте боялся расстаться с Беатриче. Только Жан сидел в комнате, не вмешиваясь в дела взрослых.

Чарльз без стука вошел в покои мальчика и застал его с оплакивающими глазами.

– Что нужно? – огрызнулся Жан.

– Ничего дурного я тебе не желаю! – успокаивал Чарльз. – Жан, ты можешь помочь мне?

– Нет, я слышал, о чем ты говорил с Данте. Я не хочу возвращаться в книгу, – вытирал мальчик слезы.

Трагический сюжет всплыл в голове Чарльза о юном парижанине, ожидавший отца с войны. Жан рос в бедности, с единственным родным человеком, которому не чуждо сострадание и доброта. История не терпела хорошей жизни и ожиданий: в книге Жана отца призвали на службу в армию Наполеона, кто вел долгую и кровопролитную войну в Европе. Жан остался под присмотром сварливой бабушки, но изредка сбегал в Париж, чтобы насытиться свободой и узнать побольше новостей о походах Наполеона.

Жан виделся с ним, когда тот возвращался из Австрии, Пруссии. Даже Россия не отобрала у мальчика родного человека. Но когда Наполеон потерпел сокрушительное поражение при Ватерлоо, то отец не вернулся.

Спустя полгода смерть забрала бабушку Жана.

Оставшись без крова, сирота бродила в стоптанных башмаках по замерзшим французским просторам. Жан не верил гибели отца. Он с завидной одержимостью отстаивал жизнь родного человека. Он поставил перед собой цель – добраться до Ватерлоо и найти его. Мальчик не рассчитал время и вышел поздней осенью, отталкивающий холодным дыханием смерти. Вскоре наступила зима и одержала вверх над горячим сердцем Жана. Обессиленный голодом мальчик уснул на дороге сном мертвеца.