Марк Кёльнер - Перевернутое сознание

После урока Цифроеда я, Рик и Серый купили в столовой по пирогу с повидлом в столовой. Когда наша мука в школе на этот день была завершена (мы отсидели все уроки, как настоящие паиньки, не свалив ни с одного), то я и мои друганы направились к кабинету математики, усердно работая деснами. Когда во рту получилась настоящая каша (пища для абсолютно беззубых: открываешь рот, тебе ее вливают и не нужно даже пережевывать – лишь проглатывай), то первым блеванул Серый. У двери кабинета Цифроеда появилась бело-рыжая жижа – понос младенца. Потом блеванул я. Моя жижа была в основном рыжей (было больше повидла), она попала на самый низ двери кабинета и медленно сползала – не спеша так, лениво. «Эх, вы, блевачи, смотрите как надо». – Серый поработал еще малость деснами и плюнул на дверь. «Дерьмокартина, которую можно отнести к абстракции», – сказал я, хохотнув. «Великий начинающий художник из местной школы задрипанного городка». – Добавил Рик. Послышались шаги и скрип половиц. «Сваливаем». – Громко шепнул Серый и отпрыгнул от двери математики (случай с дедом-педом его многому научил). Он рванул по рекреации на носках, чтобы не шуметь, а мы с Риком спокойно пошли, смеясь над боязнью нашего другана.

Мы делали эту очередную гнусную шутку около трех часов, в школе к этому времени практически никого из учителей не оставалось – лишь учительница физры в спортивном зале, у которой начиналась баскетбольная секция, и охранник, который торчал большую часть времени в зале, а не сидел на своем посту.

Подымив белыми палочками, которые в будущем могли бы подарить нам множество «подарков», мы повалили по домам. Лишь плюхнувшись на кресло и поглаживая за ушком урчащего от удовольствия Бена, я хлопнул себя рукой по башке, потому что не зашел за бутылочкой пивка. У меня было такое ощущение, словно меня опустошили, выпотрошили и бросили на безлюдную дорогу – пивко скрасило это паршивое чувство. Глаза слипались. Мне захотелось похрапеть чуток – больше ничего особо меня не привлекало. Но перед этим я звякнул Нэт, которая, как мне показалось, была немного не в себе. Но она сказала мне, извинившись, что ей некогда – она опаздывает на занятия по танцам – и она мне перезвонит, когда вернется, и мы поговорим: спокойно, не торопясь, плавно, как мирно плывущий лебедь. Я сказал ей, что буду ждать звонка, что сегодня я буду дома весь остаток дня, а сейчас как раз собирался отправиться набоковую. Натали пожелала мне чудных (не «чудны’х) сно-о-овидений и велела увидеть пару сно-о-ов и за нее. «Ноль проблем», – ответил я. «Ну мне пора, Дим», – на другом конце провода я услышал, как Нэт чмокнула губами. А затем прошептала: «Увидимся».

Голос у Нэт был якобы как и всегда, но я ловил в его нотках некую боль, страх и тревогу. Натали о чем-то переживает. Что-то ее тревожит. Точит изнутри. Она держит это внутри себя и старается быть собой, но это у нее не очень-то выходит.

ВЫЯСНИТЬ, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ У НЭТ

ЧТО-ТО НЕ ТАК

Сейчас я вылью в стакан пузырек пустырника, разбавлю водой и выпью (заменитель пива) перед сном. Я заметил, что мне уже нравится вести этот дневник – можно взглянуть со стороны на себя, увидеть хоть какой-то порядок в моей скучной однообразной жизни. Вечером запишу, результат моего разговора с Натали.

Проснувшись, долго лежал с открытыми глазами, приходя в себя, выходя из сомнамбулического состояния. Это было нелегко. Ты словно висишь в центре пустой комнаты, с трудом воспринимаешь все, пребываешь в некой прострации – точно в вакууме. Постепенно в комнате начинают появляться разнообразные вещи: письменный столик, диван, кресла, тумбочка – она заполняется, появляется некая упорядочность, и ты перестаешь висеть в воздухе в центре комнаты и опускаешься на пол, в мыслях не присутствует сумбура и какого-то беспорядка, не кажется, что у тебя в голове дыра. Процесс того, как я выходил из сонного тормозного состояния, воспринимался мною примерно так.

Во рту был неприятный запах, как еще иногда говорят: «кошки нас…». Выпил чаю, а затем стакан воды. Сухота и вонь исчезли. Времени тогда было 17:35. То есть я проспал около двух часов, хотя у меня было такое чувство, словно я спал две минуты, что я только-только поговорил с Нэт, хрякнул пустырника и завалился спать с Беном.

БОЛЬШЕ НЕ СПАТЬ ДНЕМ И НЕ ПИТЬ ПУСТЫРНИК – ДЕРЬМО

Мать вернулась в восьмом часу. Уже пьяная. Я учуял этот поганый запах еще издалека. Он молча передала мне пакет с покупками. Я бросил пакет около холодильника, отрезал себе хлеба с колбасой и направился к себе. Мать, высунув язык, стягивала сапоги. ГАДОСТЬ. Мои опасения оправдывались: последняя линия на моей схеме стремительно двигалась вниз. Маму словно подменили. Когда я заговариваю с нею (спрашиваю хотя бы как дела на работе и вообще), она смотрит сквозь меня, по-пьяному усмехается и отвечает, что все нормально. Она как бы говорит: Оставь меня в покое. Отвали ты! Раньше у нас находилась тема разговора как бы сама собой, но теперь мы отдаляемся друг от друга. Она выбрала этот сценарий – не я. Я стараюсь хоть что-то сделать, но она закрылась. Понятно, что ей хреново, плохо и чертовски больно, но и ко мне все чаще стала наведываться мыслишка, которая в конце концов возобладала полностью над моим приятелем Александром, но ведь я борюсь, ищу причины, чтобы не совершать этого (хоть и не всегда нахожу).

ЭТО НЕ МОЯ МАТЬ. ЭТО ЗЛОБНЫЙ ДУБЛИКАТ, РАСПРАВИВШИЙСЯ С НЕЮ.

В девятом часу заглянул на кухню. Там до сих пор была гора посуды, на плите стояла сковородка, на которой недавно жарили яичницу. Заглянул в спальню – мать храпела, накрывшись одеялом и покрывалом кровати (видно свернуть его ей было в «лом»). В спальне стояла духота, словно загнали человек шесть и заперли в ней. Хотел открыть форточку, но не стал этого делать – мне, что, больше всех надо, черт возьми!

ОПУСТОШЕННОСТЬ ОМЕРТВЕНИЕ ОДРЕВЕНЕНИЕ

ХОЛОД МОРОЗ ЛЕД

Через огромную лень вымыл посуду, которая валялась в мойке около трех дней. Я думал (еле-еле подсознательно надеялся ≈ 0,3), что мать сегодня вернется в относительной норме и вымоет. Черта с два. ВСЕМ НА ВСЕ СРАТЬ. На газовой плите засохла жирная красноватая корка жира – до этого мама регулярно ее мыла, следила за ней, но ее настоящий ДУБЛИКАТ плевать на это хотел с высокой колокольни. Чувствую, как начинаю закипать. Использовал верное средство – два удара по стене в туалете (резать не хотел, потому что и так уже два рубца есть). Костяшки пальцев покраснели, их заломило. Класс.

Нэт позвонила почти в девять. Голос у нее был уставший. Сказала, что только освободилась: в семь двадцать вернулась с занятий по танцам, приняла душ, поела, полистала учебники и тетрадки. Я спросил ее, как ее самочувствие. На том конце телефона послышалось зевание. Потом Натали спросила: «А ты как полагаешь?» Я поерзал в кресле. Сдавил непроизвольно трубку.