Марк Кёльнер - Перевернутое сознание

В общем мы прошли в конец зала к дверям. В зале стоял ор, мат и стук мячей. Четверо парней играли в тридцать три у баскетбольного кольца. Это был 10 «А». Я знал в нем пару парней, которых я поприветствовал. Они и помогли мне открыть эту старую проржавевшую дверь, с которой если бы не они я бы протыркался до самого возвращения физручки из КОМНАТЫ ОТДЫХА , где она неизвестно чем занималась. Парни хлопнули меня по плечу, кивнули Нэт, которая стояла малость в стороне, и сказали, что мы молодцы, что сваливаем. Я предложил и им свалить, но они отказались. Должно быть, школа их не слишком-то и запарила. Ну, это их право. Зато они выпустили нас с Нэт на волю и закрыли дверь как будто ее и не открывали с прошлого года – сделали полезное дело. Теперь можно сказать, что Натали и я испарились бесследно из школы (гипотетически, разумеется).

На улице было свежо. Я ощущал запах свободы. Я спросил у Нэт, не жалеет ли она, что мы сбежали с уроков. Она не отвечала. Тогда я ущипнул ее легонько двумя пальцами за шею, точно маленький птенец. Она поглядела на меня своими милыми добрыми глазами, в которых еще присутствовала грусть ( ВСЕМ НАМ БЫВАЕТ ГРУСТНО – ПОРОЙ ДАЖЕ И БЕЗ ПРИЧИНЫ ), а затем я расслышал смех. Она засмеялась, и это было классно. Грусти в ее глазах в этот момент я не увидел. Часто мне кажется, что я живу бесполезной бессмысленной жизнью, но сегодня это мне так нисколечко не казалось. Все было полно смысла, внутренне я чувствовал удовлетворенность и завершенность – я был полезен.

Я решил вместе с Натали съездить в центр нашего захолустного городка. Снег уже весь растаял, и грязи особой не было, поэтому было приятно пройтись там по аллее вдоль еще голых деревьев, но на которых в скором времени начнут набухать почки и появятся девственные светло-зеленые листочки. Когда мы шли к остановке, Натали сама взяла мою руку, и почти до самой остановки мы прошли, держа друг друга за руки. Я спросил у Натали, куда она собирается поступать после школы и какие экзамены будет сдавать. Она ответила, что в институт (видимо, пропаганда Бочонка повлияла и на нее). В какой я спрашивать не стал, да если честно, мне было и не интересно. Еще она сказала, что собирается сдавать историю, русский и геометрию. Флаг тебе в руки. – Мелькнуло у меня тогда в голове. Она собиралась сдавать геометрию, предмет моего врага. Но, как я знаю, Натали варит со всякими там треугольниками, конусами и вонючими сечениями, поэтому должна сдать. Цифроед, вроде, к ней нормально относится. Это у нас с ним отношения, как еще говорится, «на ножах». Если я презираю Цифроеда, это не значит, что Нэт не может сдавать предмет Цифроеда только потому, что он мне, мягко говоря, не нравится.

НЕ СУДИ О ТОМ, КАК ПОСТУПАТЬ ДРУГИМ ПО СЕБЕ И СВОИМ ПРЕДПОЧТЕНИЯМ

Я спросил у Натали, решила ли она, куда спрячет «шпоры», чтоб Цифроед и остальные преподы, которые будут вместе с ним принимать экзамен, не просекли. Она малость замялась, словно не поняла вопроса, а потом толкнула меня в бок и сказала, что не будет пользоваться «шпорами». Я по-деловому покивал головой. А потом говорю, что знаю место, где можно спрятать и ничего не найдут, а ты потом вынешь незаметно и списывай. Нэт не отвечала. Тогда я таким любознательным голоском говорю: «Догадалась, о каком месте идет речь?». Натали хохотнула и замахнулась, чтоб дать мне что-то вроде мягонького аккуратного подзатыльника, но я успел присесть. А потом она, все еще смеясь, говорит: «Сам прячь «шпоры» туда, Дим, понял?» – Нэт сделала нарочно ударение в слове «понял» на последнем слоге.

«А куда туда?» – Мне хотелось, чтобы она назвала это слово. Не знаю, почему, наверно, просто потому, что это было бы прикольно.

Тут как раз подошла маршрутка, идущая в центр. И когда я заплатил за проезд и прошел на заднее место рядом с Нэт, то она нагнулась к моему уху и прошептала: «Сам прячь шпоры в трусы, балбес».

Я опустил тут же лицо, потому что меня так и разрывало от смеха. Натали произнесла так уморно слово «трусы». Кайфово. Пока мы ехали, я то переставал трястись от смеха, то начинал с новой силой, а Нэт все спрашивала, что такое. Мне безумно было смешно. Когда мы подъезжали к центру, то рожа у меня была, наверно, вся красная, а мышцы живота побаливали. Насмеялся я вдоволь. Нэт улыбалась лишь иногда, но не смеялась, как я. В моем сознании нарисовалась картина, что у Нэт ни одна «шпора» в трусах, а их там полным полно, так что и не убираются, и Цифроед это каким-то способом просекает и говорит ей таким командирским тоном: «Ну-ка покажите, что у вас там, Шерина? Цифроед чуть ли не каждого называл по фамилии, за исключением, наверно, любимицы Бочонка, многообещающей репортерши, которую он чуть ли не Галенькой кликал. Естественно, эта репортерша должна была получить золотую медаль в скором-прескором времени (когда наступит амнистия и новую кучку одиннадцатиклассников выпустят в реальный жестокий и смердящий мир), а эти преподы таким готовы чуть ли не задницу лизать ради престижа своей школы: Какие мы молодцы! Обучили такую девочку! Умницу, у которой мозги через край брызжут. О чем это говорит? А о том, что у нас наиболее квалифицированные специалисты, умеющие работать с детишками. Так что если вы еще не решили, в какое исправительно-образовательное учреждение отдать вашего сына или дочь, то у нас им будет лучше некуда – мы сделаем из них вундеркиндов, запудрим им тыкву подзавязку. «Ничего нет». – Отвечает Натали с поникшей головой. Голос у нее подрагивает.

«Что вы мне лапшу на уши вешаете, Шерина! Я же вижу у вас бумажка с различными формами и теоремами высовывается из джинсов, а ниже вообще чуть ли не опухоль образовалась под джинсами, и она шуршит. Что это у вас там такое, интересно? Ну-ка покажь резко! (Цифроед переходит на грубый жаргонный тон, чтобы, должно быть, устрашить Нэт)

Я продолжал смеяться безмолвным смехом, который иногда вырывался в виде смешков, когда маршрутка остановилась, и мы направились к выходу. Я понимал, что в этом ничего веселого нет, и если бы такой случай, рожденный моим больным и чуть-чуть (как я полагаю) перевернутым воображением, произошел в действительности, то было бы не до смеха, но я все равно угорал от ржачки. Я выпрыгнул из маршрутки и подал руку Нэт, чтобы она нее оперлась. Этому меня научил мой отец. Это было так давно, что теперь кажется этого и не было вовсе.

Мы тогда ездили к двоюродному брату мамы в какой-то городок под Москвой, и когда мы выходили из поезда, то я первый выпрыгнул пулей из вагона, а отец помог маме выйти, а потом мне сказал, что я мог бы и помочь маме спуститься (естественно, он говорил несерьезно – хотел посмотреть, что у меня на сердце, было ли у меня подобное в мыслях). Я, как сейчас помню, сказал: «А чё я, пап? Я не умею, да мама и сама выпрыгнет из вагона без чьей-либо помощи». «Э-эх ты. Ну, ничего. Поймешь это, когда у тебя будет девочка». Я запомнил этот случай очень хорошо, а также то, что женщине надо помогать выйти. Я не понимал в то время почему ( Сама-то выйти не в можах, что ль? ), но я решил это сделать для себя некой аксиомой ( потому что так надо ). Потому что так делает мой папа, мой друг, тот, на кого надо равняться – он все делает правильно.