Марк Кёльнер - Перевернутое сознание

Дальше я уже не помню, что она рассказывала, да мне было и не интересно. Помню только, что никто больше не смеялся. Значит, ничего прикольного классная не ляпнула. Если бы меня кто-нибудь спросил, почему почти мы все ржали тогда на уроке, как чокнутые, я бы скорее всего сказал просто: было прикольно. Но это, по сути, не ответ. Это все равно, что ответить на вопрос: «Как прошел день» хорошо или плохо. За этими стандартными ответами ничего не стоит. Поэтому на вопрос о том, почему большая часть моих одноклассников гагалились, включая и меня самого, я бы ответил так: потому что когда сидишь в душном помещении на нудном идиотском уроке, который кажется бесконечным, думая лишь о том, как бы поскорее выскочить из этого тюремного образовательного здания, иногда находит приступ безумного смеха. Он накопился, и теперь его надо выплеснуть в подходящий момент. А после того как посмеялся вдоволь, то можно вынести еще несколько нудных уроков.

Именно эти воспоминания помогли мне унестись с тоскливого урока химии и выкинуть из головы эту шлюху Оксанку. После урока химии я подошел к Нэт и спросил, не окислились ли у нее мозги после химии. Она улыбнулась и ответила, что нет. Подняла на меня свои милые глаза, один из которых закрывала черная кудрявая прядь. Это было безумно притягательно. Кончиками указательного и большого пальца я нежно убрал, чтобы видеть все ее лицо и глаза. Она опустила глаза, когда я это сделал. И ее лицо так погрустнело, что сердце у меня внутри болезненно сжалось. Я сразу догадался, что она до сих пор страдает из-за ухода отца. Я лишь отвел ее к окну и шепотом сказал: «давай свалим. Проведем день по программе Версова, и грусть убежит далеко, малыш», – прошептал я ей на ухо. Натали посмотрела на меня с открытыми глазами, в которых не было этой проклятой дымки грусти, тоски и даже, возможно, апатии (конечно, та, которая заваливалась ко мне была на много мрачнее, настоящая кровавая канибалша). Я видел по Нэт, что ее достало сидение в школе, и она жаждет свалить из этого тюремного душного ящика, но никак не может решиться. Поэтому я ее помог. «Сомневаешься и боишься, но поверь мне, ты не пожалеешь. Не веришь?» – я положил ладони ей на плечи.

В этот момент я готов был сделать все, чтобы Натали не чувствовала этой убийственной грусти и тоски, потому что я знал, что это такое, поверьте мне, я знал это очень хорошо. Химия у нас была третьим уроком, и я в начале уроков лишь поздоровался с Нэт, а потом сразу свалил к Рику, который нынче был в школе. Я боялся Натали. Я не могу объяснить почему, но я до одури ее пугался. Мне чудилось, что ею заправляют Фрэссеры . Также мне было совестно, что я снял вчера трубку, а затем повесил. Нэт перезванивала, но я уже больше не поднимал трубку. Меня сковал страх, а трубка превратилась в огрызающуюся морду с клыками и белой пеной. Но после тех воспоминаний о детстве, о тех шуточках, о моей бабуле с дедом мне захотелось сделать для Нэт все – словно это последний день, и кроме него ничего нет (другое проявление Фрэссеров ). Я желал помочь Натали справиться с тем, что ее угнетало, как и должен был поступить истинный друг. Хоть в тот день внутри у меня и возникло снова это чувство: что жить мне осталось всего лишь остаток этого дня (30 марта), я нисколько об этом не думал и не содрогался внутренне, как это было, когда я готовил ужин, убирался в квартире и чистил плиту – чтобы все было сделано должным образом, чтобы не было пустот . Я отдался лишь прекрасному желанию – сделать от себя все зависящее, чтобы Натали было весело.

КОГДА ПОМОГАЕШЬ ТОМУ, КТО В БЕДЕ И КОМУ ОДИНОКО И ТОШНО, ТО НА КАКОЕ-ТО ВРЕМЯ ЗАБЫВАЕШЬ О СВОИХ ПРОБЛЕМАХ И ПЕРЕЖИВАНИЯХ

«Я рассеял твои сомнения, котенок?»

Натали улыбнулась. Ее глаза точно засияли.

«Полностью, Дим. Давай проведем день по программе Версова». – Нэт обняла меня.

Я ткнулся носом в локон ее черных шелковистых волос и вдохнул в себя их щекочущий нос и душистый запах.

В этот момент мне были не страшны ни Фрэссеры , ни АПАТИЯ, ни ОДИНОЧЕСТВО.

ПОМОГАЯ КОМУ-ЛИБО ПРОСИЯТЬ, ИСПЫТЫВАЕШЬ НИ С ЧЕМ НЕ СРАВНЕННОЕ УДОВЛЕТВОРЕНИЕ.

ТЕПЛЫЕ ДРУЖЕССКИЕ ОТКРЫТЫЕ ОТНОШЕНИЯ ЦЕННЕЕ, ЧЕМ ЧТО-ЛИБО ЕЩЕ!!!

Я нашел Рика вместе со Светкой в столовой. Вместе с ними еще был Ванек Марков и Малкова. Я отвел Рика в сторону и попросил у него деньжат. Тот дал мне четыре десятки. Я сказал, что верну. Рик сказал мне, чтоб не торопился. Он понял, что я и Натали собираемся дать деру с оставшихся уроков и хотим чуток развеяться. Он пожелал нам хорошенько погулять (разумеется, в хорошем смысле). Я пожал ему пятерню и спросил, каковы его планы на остаток дня. Он глянул на Светку, которая ела пиццу, и улыбнулся. «На следующем уроке поспим чуток, а там тоже свалим, наверно. Надоело». «Понятно. – Говорю. – А Серый все еще отдыхает?». «Они с Юлькой никак не могут вернуться в привычную колею», – ответил Рик. «Классная их задолбит». «Да им по фигу. У них ненормированный график посещения уроков». «Верно базаришь».

Я поблагодарил Рика. Иногда он мне казался крутым пацаном, надежным, – тем, кто может помочь. Когда я уходил из столовой, то так и чувствовал на себе взгляд этой шлюховатой Малковой. Когда я обернулся, набравшись храбрости, то ее физиономия была повернута к Маркову. Значит, я лишь вообразил, что она смотрела мне в спину?

Натали не пошла со мной в столовою. Она сходила в раздевалку за моей и своей одежкой и ждала у дверей библиотеки, находившейся рядом со столовой. Ее можно было понять. Ей было хреново. Чувствовала она себя грустно, разбито, а когда ты такой, то никого особенно видеть не хочется. Тебе могут задавать всякие вопросы, на которые ты должен отвечать, когда в то же самое время тебя так и подмывает сорваться с места и убежать, чтобы не видеть всех этих людей и их взглядов с бегающими или застывшими, точно у трупов глазами. Я знаю это по себе, когда у меня подобное творится внутри, я ощущаю нечто подобное (даже и в столовой при разговоре с Риком это присутствовало во мне, но у меня были силы это преодолеть). Это присутствует во мне все время в маленькой дозе, но в громадной дозе – когда Фрэссеры дают о себе знать. Я их начинаю чувствовать и подозревать каждого. Они могут принять облик любого – именно это и страшно. Последнее время они не дают о себе знать в яркой форме. Вероятно, они пока наблюдают… ждут подходящего момента, чтоб меня заграбастать. Они вселяют в меня временами подозрения и небольшие страхи – только для того, чтобы я не забыл про них и помнил, что они тут как тут.

Нынче охранник нам не дал выйти, хотя до этого мы спокойно обходили его и сваливали из школы, как только не было больше желания выносить эту ЗЕЛЕНУЮ ТОСКУ И СКУКУ, но нынче этот урод в синих милицейских штанах дал нам отворот-поворот. Нэт сразу скисла еще больше и сказала, что придется идти на урок, но я был твердо намерен сделать все так, чтобы день удался, и нам было весело. В спортивном зале была дверь, которая выходила на улицу. Мы рванули туда. Учительницы физры в зале не было, она, должно быть, сидела в своем личном кабинете, на котором была табличка с надписью КОМНАТА ОТДЫХА , а внизу ее имя и фамилия. Вообразите, как, вероятно, западло было другим вредным преподам, что какая-то учителишка физического образования имеет свою личную комнату, а, к примеру, мой заклятый враг ЦИФРОЕД, который пять лет, а то и больше, долбил разную галиматью вроде математического анализа, зубрил формулы и считал пятиэтажные примерчики только вонючий кабинетик, а если ему требуется передых, то вали в учительскую, парень.