Марк Кёльнер - Перевернутое сознание

Это теперь он обратился в такого злобного монстра, что думаешь, он был таким всегда, но это не так. Наверно, я так думаю, потому что он был нормальным, был моим кумиром и другом очень давно, так что мне и верится в это с трудом. Когда в деревне умер дед, а затем вслед за ним и моя дорогая бабуля, которая умело здорово шутить, так что живот временами, думаешь, разорвешь, отец-друг начал меняться, быть раздражительным и злым, стал пить, пропадать и срывать на нас с матерью по пустякам. То, что со смертью бабуля и деда что-то изменилось, я почувствовал тоже – во мне умерла лучшая моя часть, и я, будто с того времени, засыхаю. Каждый из нас после смерти деда с бабулей изменился, а мама особенно. Она быстро пережила смерть родителей, и на первый взгляд как бы и не изменилась, но она сильно изменилась (уж я-то знаю): стала более сдержанной, менее веселой и печальной – смерть наложила на нее свой отпечаток. А затем она начала выпивать. Я не слишком-то много помню об этом ужасном периоде моей жизни, который, казалось, никогда не закончится. И это даже хорошо. Я знаю только, что мне тогда было лет одиннадцать и в это время я подружился с Риком, а потом с Серым, которого перевели из другой школы. Уже тогда мы начали отрываться и делать различные пакости, которые в сравнении с сегодняшними, милые шуточки. В период после смерти деда с бабулей я чувствовал ярость и обиду внутри, я был задирист и любил подраться (сейчас я дерусь, только если кто-то начинает забываться и переходит мне дорогу). Еще я помню, что то и дело думал о бабушке и деде. Я всей душой хотел увидеть их лица, обнять и чтоб бабуля сказала какую-нибудь грубоватую деревенскую шуточку, над которой мы бы вместе погогалились. Я не верил, что их больше нет, что они остались жить лишь в моих воспоминаниях.

Мы купили по мороженому и направились к мосту посмотреть на уток, если они, конечно, там были. К этому времени приступы бешеного безмолвного смеха прошли, и я походил на нормального человека. Когда я смолотил мороженое, у Натали оно было почти целое. Она ела его медленно, наслаждалась. Я так не мог. Я был Молниеносным Уничтожителем Мороженого. Мы облокотились о черные перила моста и посмотрели вниз. В воде плавало всего три утки с зеленовато-серыми перьями. Они были красивы. На секунду мне тоже захотелось стать такой же уточкой, которая не спеша плавает, не волнуется особо ни о чем, – живет и радуется жизни. Я указал на Натали на утку, которая опускала голову в воду, затем трясла ею, так что разлетались брызги, и приступала чистить перья на крыльях и грудке. Я, улыбаясь, сказал Нэт, что это самая чистоплотная утка. А Натали, лизнув мороженое и мило щурясь, сказала, что эта утка к тому же еще и самая красивая. У нее на левом крыле были синеватые перья, которые и выделяли ее от остальных. Натали, положив мне руку на плечо, весело засмеялась, указывая на утку, которая окунула голову снова в воду. На этот раз из воды какие-нибудь считанные секунды торчали лишь лапки и пушистая попка с хвостиком. Это было обалденно здорово. Утки уморительно клеевые, если за ними наблюдать. Потом Натали предложила спуститься к берегу. Она хотела бросить уткам вафлю мороженого. На что я заметил, что рядом есть утка побольше, которая не откажется от вафли… с большим количеством мороженого на ней. «Эта утка уже свое съела, а эти, возможно, проголодались. Идем спустимся». – Натали направилась к лестнице, чтобы спуститься к берегу.

Я постоял какое-то время, положив руки на перила моста, и вглядываясь в темно-зеленую грязную воду. Я подумал: «А я сразу умру, если сигану с моста? Будет сильно больно? Или я ничего не почувствую?». Я смотрел на темную воду, сосредоточив взгляд на одной точке, и на один момент я ощутил холодный запах воды, который окутывает меня, запах сырой земли, как я погружаюсь в воду. Я еще в сознании и понимаю, что происходит, но ничего не могу поделать, у меня нет сил пошевелиться. Грязная вода заливается мне в рот, и водяная пучина накрывает меня. И никто не придет мне на помощь, все так и будут носиться по мосту, или на худой конец вызовут скорую, которая выловит мой труп из этой зеленой манящей пучины. Сердце у меня замерло, и заколотилось, наполняя внутренности морозом, я задрожал, словно это уже произошло, и мне остается совсем немного.

СТРАШНО ОСОЗНАВАТЬ, ЧТО ТЫ ОДИН И НИКОМУ НЕ НУЖЕН (ИЛИ НУЖЕН ДО ОПРЕДЕЛННОЙ ПОРЫ). КОГДА ЛИШЬ ЗАДУМЫВАЕШЬСЯ ОБ ЭТОМ – СТАНОВИТСЯ ЖУТКОВАТО.

Когда на меня находят такие мысли, я гоню их прочь. Стараюсь запрятать в самый пыльный угол моего сознания. Не всегда мне это удается, потому что у этих мыслей цепкие щупальца, которые обвиваются вокруг меня и не хотят отпустить, жаждут затащить меня в мрачную смердящую пещеру. Чтобы я остался там навечно. Вслед за этими мыслями приходят Фрэссеры , и тогда мне становится жутко-жутко страшно, в груди заседает скользкий ледяной комок. Мне хочется закричать, но этот комок словно мешает. Крик ужаса так и остается сидеть внутри меня. Мне кажется, что еще немного, и я чокнусь. У меня съедет крыша. Алкоголь в большом количестве отгоняет все, скорее даже не отгоняет, а притупляет, и я не чувствую больше льда в себе. Тогда стоя на мосту, я решил, что сегодня же вечером напьюсь, потому что знал, что они снова решили попытаться поймать меня. Им надоело наблюдать.

ХОХОЧУЩИЕ ЛИЦА С ОБОЖЖЕННОЙ НАПРОЧЬ КОЖЕЙ

МРАЧНЫЙ ПАСМУРНЫЙ ОКТЯБРЬСКИЙ ДЕНЬ. ХЛЕСТЧУЩИЙ КАК ИЗ ВЕДРА ДОЖДЬ. СУМАСШЕДШИЙ ВЕТЕР. ДЕРЕВЬЯ НАГИБАЮТСЯ ТАК СИЛЬНО, ЧТО, ДУМАЕШЬ, ВОТ-ВОТ СЛОМАЮТСЯ. РАСКАТЫ ГРОМА И СВЕРКАЮЩИЕ МОЛНИИ, КОТОРЫЕ ОСВЕЩАЮТ МРАК.

ПРОЛИВНОЙ ДОЖДЬ. БОЛЬШИЕ КАПЛИ ПАДАЮТ НА ГОЛОЕ ТЕЛО ПРИ ЗАВЫВАЮЩЕМ ВЕТРЕ. ТЕЛО ПОКРЫВАЕТСЯ ГУСИНОЙ КОЖЕЙ. ТЕБЯ БЬЕТ ДРОЖЬ ( ЬЖОРД ). ОГЛЯДЫВАЕШЬСЯ КРУГОМ – И ВИДИШЬ, ЧТО БЕЖАТЬ НЕКУДА. СКВОЗЬ ЛИВЕНЬ РАЗЛИЧАЕШЬ ЛИШЬ МГЛУ, КОТОРУЮ НАСЕЛЯЮТ ОНИ .

Уткам понравилась вафля. Самой красивой с синими перьями на левом крыле досталось всех больше (кроме того, что она была самая красивая, она была еще и самая бойкая). Насмотревшись на уток, мы направились по аллее, где еще остались вполне целые скамейки, не исписанные вдоль и поперек из баллончиков с краской. Мороженого у Нэт было поменьше половины ( Как же медленно она его есть! Немыслимо! ). Пока мы в развалку двигались по алле, я все поглядывал на него, точно щенок, и Натали (сжалившись над бедным щеночком с грустными искренними глазками) отдала мне остаток мороженого, которое уже начинало таять. Я поблагодарил ее, прижавшись холодноватым носом к ее шейке и волосам. Безмерно благодарю за эту вкуснятинку. Нэт заулыбалась. Негромко рассмеялась. Ей было щекотно, поэтому, она, вероятно, и рассмеялась. Натали потрепала меня по волосам (я хотел увернуться, но не сумел, да к тому же боялся уронить остатки мороженого, которые еще не проглотил), а потом провела указательным пальцем по щеке (я это вообще не почувствовал). В животе у меня все приятно похолодело, а в горле стало щекотно, как, должно быть, было Натали, когда я ткнулся ее своим холодным пятаком в шейку. Я посмотрел, есть ли кто-нибудь поблизости. Никого не было. Позади лишь двигались люди по мосту, но они были достаточно далеко. Я посмотрел на Нэт: на ее черные волосы с кудряшками, которые мне так нравились; губы; глаза; мочки ушей, в которых были вставлены сережки. Мне захотелось поцеловать ее. А после того как я бы ее поцеловал, мне безумно захотелось, чтобы она была моей женой, мне захотелось быть с нею всю свою жизнь, помогать ей, когда ей плохо, радоваться вместе с нею, когда ей хорошо, – мне захотелось быть ее ДРУГОМ ЖИЗНИ. Когда я намеревался приблизиться к Нэт, чтобы поцеловать, то внутри вырос какой-то барьер, я застыл на месте и не мог двинуться, но Натали, очевидно, поняла, что у меня было внутри (догадалась, я думаю, по выражению лица и по глазам). Она посмотрела мне в глаза. Я – в ее, и мы поцеловались. Я очнулся лишь, когда все закончилось. Мы целовались не первый раз, но этот показался мне первым. Кроме Нэт в тот момент ничего не существовало, я чувствовал, как парю в мягких теплых потоках воздуха, кружусь в них с моей Натали. Я не боялся Фрэссеров , они казались мне жалкими и бессильными против меня. Голова была полна чистых приносящих наслаждение мыслей – черные мысли были вымыты из нее светлым лучистым потоком. Я крепко обнял Нэт, держа руку с мороженным (которое капало мне на руку и на землю) отведенной в сторону, и мы продолжили дальше нашу прогулку по аллее в соответствии с программой Версова. Натали взяла меня за руку.