Натали Бизанс - Возвращение. Сага «Исповедь». Книга пятая

– Хорошо. Я попробую, – усилием воли я заставил себя открыть глаза. – О, Боже, как она прекрасна! – вырвалось у меня неожиданное восхищение. Я ожидал увидеть огненный силуэт, как во снах, но наяву эта девушка была ещё прекрасней. На матовой бледной коже ярко выделялись каре-зелёные глаза, почти красные волосы опустились на плечи… Пышная грудь, упругий стан, всё это волшебное видение предстало передо мной во всей красоте, чуть прикрытое подобием полупрозрачного одеяния. Я потянул к ней руку и обжёгся.

– Осторожнее, не торопись. Боль скоро пройдёт.

– Ты всегда со мной?

– Когда нужна тебе, я рядом.

– Как это возможно?

– Мы связаны…

– Ты, наверное, всё обо мне знаешь?

Она загадочно улыбнулась:

– Знаю, каким ты был в прошлых жизнях, и до сих пор люблю…

– Есть за что?

Она задумчиво прикрыла глаза, словно уносясь мыслями в прошлое.

– Я что-то помню, но это ужасно… немудрено, что хотелось скорее всё забыть. Неужели, на самом деле, я кого-то убил?

– Ты отомстил за мою смерть, за проклятье, за то, что они сделали с нашим ребёнком.

– У нас был ребёнок?

– Я ждала его… Но зачем тебе это теперь? Не терзай себя понапрасну. Что было, то прошло.

– Ничего не проходит бесследно.

– Долгими страданиями многое искуплено, Эрнесто.

– Как? Как ты меня назвала?..

В дверь постучали.

– Ты не спишь, Эдуард?

– Нет, не сплю, заходи!

Отец Даниель вошёл в длинном вечернем халате, из-под него чуть виднелись пижамные штаны, в руках зажжённая керосиновая лампа.

– Что-то не спится мне, прости, что потревожил, показалось, что ты с кем-то разговариваешь.

Ещё несколько минут назад, я хотел сам ему всё рассказать, а теперь вдруг оторопел.

– Можно? – он присел на краешек кровати и, тяжело вздохнув, посмотрел на меня печальными глазами.

– Иногда такая тоска нахлынет, что нет сил терпеть, у тебя такое бывает?

Чего угодно я ожидал услышать от отца Даниеля, но не этого.

– Наверное всем знакомо подобное чувство…

Он осмотрелся вокруг, словно ища кого-то и, не обнаружив, снова вздохнул.

– Не люблю ночь. Днём, пока ты занят, жизнь кипит, некогда думать о плохом. Ночью остаёшься один наедине со своими мыслями, чувствами и кошмарами. Если бы ты знал, какая иногда мне снится мерзость, я вскакиваю в холодном поту и молюсь, покуда не наступит рассвет. Поэтому долго не могу уснуть и мучаюсь бессонницей.

– Может, поведав о своих кошмарах кому-то, тебе станет легче?

Он шумно выдохнул.

– Не буду же я тебе, на ночь глядя, рассказывать ужасы?

– Ну а почему бы и нет?! Я не из пугливых. – тихий смешок Эделины зазвучал в голове. – Мы частенько с ребятами рассказываем друг другу страшные истории по ночам, у кого страшнее, тот и выиграл.

– Ну ладно, сам напросился! – недолго поразмыслив, он признался: – Кажется, что это средние века, во всяком случае, очень похоже на это время. Я беден, всё время хочется есть. Венеция. Сыро и холодно, от воды воняет стоками нечистот. Ищу убежища и некуда укрыться. Дом наш сгорел, родителей нет, их сгубила чума. Много-много людей тогда погибло от этой страшной напасти. Мне лет четырнадцать – шестнадцать, на теле какие-то обноски, ищу ночлег. Стучусь в дома. Не открывает никто и хлеба куска не даст, гонят, как прокажённого. И вот какие-то люди всё-таки соглашаются впустить меня с условием, что я отработаю свой хлеб. Счастью моему нет предела, я готов на любую, даже самую грязную работу. Хозяин даёт мне краюшку чёрствой пшеничной лепёшки и похлёбку. Набив своё чрево, я засыпаю счастливым. А утром, только запели петухи, меня растолкали идти работать. Выгребаю навозную жижу, от вони в глазах режет, свиньи, того и гляди, норовят тяпнуть за ногу, но это полбеды, самое страшное начинается потом. Даже не знаю, как тебе сказать… – он замолчал, посмотрел на меня, словно решая, достаточно ли я взрослый для такого, – окатив меня ведром воды, хозяйка тащит меня на сеновал… Она сама жирная, как те свиньи, и от неё пахнет ничуть не лучше, но я вновь и вновь вынужден удовлетворять её прихоти, иначе снова голод…

Он замолчал, и я почувствовал, что меня замутило, как только представил всё это.

– Иногда проснусь и хоть в петлю лезь, чувствую себя грязным, отвратным, ни на что не годным. Только молитвы и спасают… И что самое страшное, вновь и вновь вижу этот же самый сон, а бывает ещё похлеще, но об этом я уже точно не могу тебе рассказать. Страшно спать, понимаешь, – он посмотрел в окно, – откуда вся это нечисть лезет в голову? Ведь ни разу женщины не знал…

Что тут скажешь? Может быть, Эделина поможет?

Когда Даниель ушёл, я вновь обратился к огненной душе.

– Эделина, может, ты знаешь, что с ним?

– Старые язвы медленно лечатся, Эдуард. Что могла, я сделала для него, остальное придётся пережить ему самому.

– Вы были знакомы?

– Не при жизни. Ты познакомил нас позже.

– Не при жизни… Подожди, что ты имеешь в виду?

– Он узнал меня, когда я была уже духом.

– Ничего не понимаю, – я потряс головой, будто это что-то могло прояснить.

– Однажды, когда твой лучший друг умирал у тебя на руках, ты умолял спасти его. И я исполнила твою просьбу, прижгла ему глубокую рану. Благодаря этому он выжил. Но мы совершили оплошность, не подумав о том, что моя сила, войдя в него, останется там навсегда.

– Что это значит?

– Он стал, как одержимый, нуждаться во мне. Да, да, и не смотри так! Тебе пришлось делить с ним мою любовь.

– Я совершенно запутался. Даниель был когда-то моим лучшим другом?

– О, да! Вы были не разлей вода и вечно спасали друг друга. Он отдал тебе всё, даже собственную жизнь, и пришёл за тобой в час смерти. Ничего подобного я ещё не встречала, – её сияние изменилось и стало почти голубым. – Видимо, там, куда мне нет доступа, вы договорились вновь быть рядом. Ведь, по сути, благодаря ему и Мерлен ты встал на путь духовенства.

– Он видит тебя?

– Нет. Но что-то чувствует… Я не повторю дважды одну ошибку, Эдуард. Даниель не должен знать обо мне. Если ты не желаешь окончательно лишить его покоя.

– А Мерлен? Кем была для меня Мерлен, или мы впервые встретились в этой жизни?

– Ага, и она сразу полюбила тебя с первого вздоха?! Конечно, нет. Ты здесь, чтобы искупить обещанное за неё, вот и она не могла не помочь тебе… Духовные связи прочнее любых других. Настоящая любовь не проходит, она продолжает жить сквозь время и пространство.

– Я любил Мерлен?

– Ты её боготворил, но не она была любовью твоей жизни, если ты об этом. И вообще, зачем так много знать? Просто живи. Жизнь всё расставит по местам.

– Могу я хотя бы попросить Даниеля молиться за тебя?

– Он молится за проклятые души. Не тревожь его, Эдуард, – она провела ладонью по моему лицу, окатив меня жаром. Глаза сами закрылись и я провалился куда-то, поглощённый глубоким сном.