Ли Льеж - Марионетки на ладони

Жан не знал, что на это ответить.

– У неё и так наверняка скоро кончится завод, – еле нашёлся он. – надо просто подождать.

Украденные намедни часы ребята благополучно продали знакомому скупщику. Увидев, что на крышке брегета выгравировано имя владельца, скупщик нахмурился и дал в три раза меньше обычной цены. Но и этим деньгам Жан и Жанна были рады, будто манне небесной.

Увидев нетерпеливо топчущуюся на месте ногу, скупщик не проявил ни капли любопытства, но предложил за «протез» полсоверена. Жан отказался, прежде чем Жанна успела открыть рот. Потом сестрица ещё целый час на него дулась и делала вид, что не замечает его попыток заговорить.

Купив у уличной торговки несколько пирожков с ливером, дети поели на ходу. Покупать нераспроданный тираж утренних газет было ещё рано, для охоты тем более. Так что они принялись заниматься тем, что у них лучше всего получалось: начали слоняться по городу и выглядывать, где чем можно поживиться.

Весна в этом году была мрачная, как ноябрь и февраль вместе взятые. Снег почти совсем стаял, но лужи неделями стояли на одном месте, даже не пытаясь высохнуть или впитаться в землю. Посаженные заблаговременно цветы ещё не проклюнулись, почки на деревьях набухли, но не открывались, оставшись грязно-бурыми комками, прилипшими к веткам. Кругом бродили голодные собаки и кошки, круглосуточно каркали вороны, жалуясь на гнетущую непогодь. Злондон выглядел таким серым, будто его нарочно запорошили пеплом и сверху хорошенько пролили водой, чтобы он совсем отсырел и зачах.

Но жизнь продолжалась. По улицам ездили кэбы и новомодные автомобили, люди спешили по своим делам, джентльмены собирались группками в маленьких кафе и обсуждали свежие газетные новости. Весёлые, несмотря на всеобщий сплин, дети бегом неслись в школу и распевали на ходу популярную в последнее время песенку:

Дома не скрыться, не спрятаться в школе,

Всюду найдёт тебя чёрная Долли!

Бедный, богатый, красивый, рябой, —

Чёрная Долли придёт за тобой!

– Что вы думаете об этих кошмарных похищениях детей? – спрашивал один господин другого. Несмотря на хмурую погоду, они сидели за уличным столиком и тянули крепкий чай из чашек.

– Я уверен, что это просто газетная утка, сэр, – отозвался второй, интеллигентно пожав плечами.

Сына гулять не пускай в одиночку,

Долли утащит и сына, и дочку!

– Однако многие газеты печатают эти новости из номера в номер… Что это, заговор редакторов? Но зачем им это?

– Думаю, тут всё просто. Пока все захвачены поисками маньяка, охотящегося на детей, никто не обращает внимания на другие, более важные новости…

Лучше, мамаша, за деткой гляди,

Долли стоит у неё на пути!

– Более важные?

– Конечно. Вы слышали о том, что сейчас происходит в Европе? Его Величество король очень обеспокоен…

Детям от смерти спасения нет:

Чёрная Долли их съест на обед!

– Чёрная Долли поймает ребят, жалобно косточки их захрустят! – подхватила Жанна страшненькую песенку.

– Ой, не надо это петь, пожалуйста, – поморщился Жан, – у этой песни с каждым днём становится всё больше куплетов. Вот и Люси она совсем не нравится…

– Люси? Какой Люси? – удивилась Жанна.

Жан вздохнул и показал глазами на ногу.

– Надо её назвать как-нибудь. Почему не Люси?

– Ты точно рехнулся! – после минутной паузы постановила Жанна.

Больше они к этой теме не возвращались.

Нанятый нами ещё на вокзале экипаж остановился у ворот мрачного, облупленного трёхэтажного здания. Над покосившимися воротами висела воодушевляющая надпись:

Образцовый отель «Верёвочка»

– Добро пожаловать в отель «Верёвочка, Мыльце и Табуреточка!» – расхохоталась Козетта.

Похоже, непрезентабельный вид нашего нового обиталища её нисколько не смутил. Моя подруга выпорхнула из кареты, точно бабочка слетела с цветка, и бойко застучала каблучками по мостовой. Я вылезла следом, увы, далеко не так изящно, и тут же промочила ноги, так как ступила прямо в лужу.

Слегка приподняв подол, так что показались безупречно стройные щиколотки в белых чулках, Козетта перескочила через месиво грязи у порога и воспользовалась дверным молотком. Ждать нам пришлось долго. Наконец, несколько минут спустя пожилой швейцар в засаленном фраке соблаговолил впустить нас на территорию отеля.

Дом был окружён чем-то, что с большой натяжкой можно было бы назвать садиком. Чахлые пучки прошлогодней травы, склизкие от растаявшего снега, неровными кучами лежали на земле, окружённые высохшим кустарником. Круглые клумбы были украшены обломками морских ракушек, успевших посереть и порыжеть от времени.

Я поёжилась и крепче обхватила свой саквояж. Как это место было непохоже на те крошечные уютные гостиницы, в которых мы останавливались, когда гостили во Франции! Неужели в Злондоне все отели выглядят подобным образом?

Но внутри здание оказалось ещё хуже, чем снаружи. Я не знала, на что первое обращать внимание: на куски штукатурки, валяющиеся прямо на полу, на шторы с подпалинами или на отвалившееся от лестницы перило. Ничуть не смущаясь убогой обстановки, швейцар заковылял по скрипучей лестнице наверх. Он и не подумал взять наши саквояжи или позвать мальчика-слугу, чтобы тот помог нам.

Наш с Козеттой номер представлял собой маленькую комнату, в которую влезал только старый рассохшийся шкаф и две кровати. Окно было так густо засижено мухами, что сквозь него едва проникал бледный солнечный свет. Я подозрительно принюхалась: воздух в комнате был тоже какой-то нездоровый.

– Н-да, – сказала Козетта, когда швейцар, скрипнув поясницей, поклонился и исчез, – вот это настоящая образцовая дыра!

– Пойдём отсюда, – попросила я.

– Уйдём обязательно, – заверила меня Козетта, присев на кровать, – только дождёмся заказчика. Не зря же мы с тобой тащились в такую даль! Чую, нам предстоит что-то интересное.

Я вздохнула. Пытаться переубедить Козетту, когда она чем-то увлечена, – пустое занятие.

Наверное, не стоит объяснять, чем мы занимались во Франции. Козетта была убийцей. Не случайной, а вполне себе закоренелой преступницей, которая умела метко стрелять и не испытывала ни малейшей жалости к своим жертвам. Впрочем, к её жертвам мало кто испытывал жалость: это были на редкость отвратительные люди. Козетта соблюдала своеобразный кодекс чести, избавляясь только от тех людей, которых лично она считала негодными для существования. От её красивой, но не знающей промаха руки гибли преступники, на которых суд отчаялся найти управу. Козетта расправлялась с ними легко и изящно, будто это были не живые люди, а пряничные человечки. Она была очень красивой, умной и смелой девушкой. И я гордилась тем, что она считает меня своей подругой.