Стивен Кинг - ОНО

Нет, не радовало его совсем, что надо было, открывая дверь в подвал, тянуться к выключателю. Каждый раз казалось, что чья-то когтистая лапа только и ждет этого момента, чтобы схватить его за руку и бросить его в темноту, пропахшую кислой капустой и гнилыми овощами.

Чушь какая! Нет там никаких волосатых убийц. Понятное дело, кто-нибудь время от времени сходит с ума и начинает резать и убивать всех подряд, — о таких вещах рассказывал в вечерних новостях Чет Хантли, — но откуда эти монстры возьмутся у них в подвале?

И все же Джорджа это неприятное ощущение не отпускало. В те совершенно не объяснимые моменты, когда его левая рука с предсмертной тоской сжимала дверной косяк, а правая лихорадочно нащупывала выключатель, запах подвала усиливался и заполнял все его существо. И этот усилившийся запах гнили и затхлости перекрывался еще более сильным и ни с чем не сравнимым ощущением присутствия EГО — апофеоза монстров, сжавшегося в комок, готового к прыжку. ОНО представлялось этаким всеядным, но особенно любящим мясо маленьких детей.

И на этот раз Джордж бесконечно долго нащупывал выключатель, держась дрожащей рукой за косяк, с рефлекторно закрывшимися глазами и скрывшимся в самом углу рта кончиком языка, похожим на агонизирующее в поисках капли влаги растение.

Ага! А вот и Джорджи, боящийся темноты! Ха-ха-ха!

Да уж, весело… Звуки фортепьяно лились из комнаты, которую отец называл «гостиной», а мать — «кабинетом». Музыка, казалось, существовала совсем в другом мире, далеко отсюда, на летнем переполненном пляже, полном разговоров и смеха, а Джордж сам себе казался пловцом, уставшим бороться с прибоем…

Пальцы, наконец, нащупали и повернули выключатель. Никакого эффекта.

«О силы небесные. Света ведь нет!»

Джордж моментально отдернул руку, будто перед ним была корзина со змеями. Взлетев по ступенькам, он перевел дух: сердце буквально вырывалось из груди. Конечно же, света и не было, он просто совершенно забыл об этом, упиваясь собственными страхами. Дурень чертов! Ну и что теперь? Вернуться и сказать брату, что он не может найти ящик с парафином, потому что в подвале нет света, а он боится невидимого чудовища, которое дожидается его появления в темноте. Что сказать-то? Что он боится чьих-то непонятно-скользких пальцев, которые норовят схватить его за лодыжки, когда он тянется к выключателю? А если это частицы ботвы или листьев, случайно попавшие на ступеньки? Да все его на смех поднимут. Правда, Билл смеяться не будет. Он поймет. И скажет: «Давай-давай, Джорджи. Или тебе не нужен кораблик?»

Как раз в этот момент Билл окликнул его из спальни: «Ты там заснул, что ли, Дж-дж-джорджи?»

— Иду, Билл, — в тот же момент ответил Джордж, потирая руки и пытаясь справиться с появившейся внезапно «гусиной кожей». — Я задержался на кухне попить воды.

— Д-давай п-п-побыстрей!

Первых же четырех ступенек хватило, чтобы его сердчишко превратилось в огромный молот, бухающий в грудь, чтобы волосы встали дыбом, глазам стало жарко, а руки, наоборот, похолодели. Его бросало в дрожь при мысли, что дверь в подвал закроется, заслонив последний источник света из кухни, а тут-то вдруг и появится ОНО, которое будет пострашнее всех «комми», «джапов», Аттилы и всех других известных ему существ. И глухо заворчит (в считанные секунды это воображаемое ворчание неизвестного существа сковало волю Джорджа).

Запах подвала был сегодня острей и отчетливей из-за дождей. И хотя дом Денборо стоял выше других на Уитчем-стрит, на гребне холма, вода в погребе все же стояла, и запах оттого был скверным, неприятным; он мешал дышать полной грудью.

Джордж торопливо пробежал глазами содержимое полки: банки с кремом для обуви, ветошь для наведения блеска, разбитая керосиновая лампа, полупустые бутылки со средством для чистки оконных стекол, мастика. Взгляд Джорджа задержался на бутылке из-под мастики «Черепаха», и неспроста — взгляд черепахи с этикетки буквально завораживал: мальчик потерял секунд тридцать, пытаясь оторваться от гипнотизирующего выражения глаз рептилии. Сумев наконец оторвать глаза от бутылки, он тут же наткнулся на необходимую коробку со словом «Галф».

Схватив коробку, Джордж что есть мочи рванул обратно, вдруг представив, что чудовище хватает его сзади за край рубахи и…

Достигнув кухни, он плотно закрыл за собой дверь и приналег на нее, пытаясь отдышаться. Затем с закрытыми глазами повернулся к двери, боясь их открыть и сжимая вспотевшими руками коробку с парафином.

В это время пианино смолкло; мамин голос произнес: «Джорджи, сделай милость, не закрывай в следующий раз дверь с таким грохотом: ты перебьешь всю посуду из сервиза, если это, конечно, уже не произошло».

— Извини, мам.

— Джорджи, ты теряешь время, — раздался приглушенный голос Билла из спальни.

Джордж хихикнул про себя. Его страхи позади — ускользнули с легкостью ночных кошмаров при пробуждении. А о том, что они были, узнаешь, когда просыпаешься с холодными руками, затрудненным дыханием и пытаешься ощупать свое тело — все ли на месте. Лишь когда убеждаешься, что все в порядке, они растворяются, и забываешь о них моментально. Когда нога касается пола, они исчезают наполовину; вытираясь после умывания, ты оставляешь лишь четверть, которая забывается за завтраком, но… лишь до следующей ночи, до следующей схватки с кошмаром.

«А эта черепаха, — думал Джорджи, направляясь к шкафчику со спичками. — Интересно, где я мог видеть этот взгляд раньше?»

Не найдя ответа, он прогнал эту мысль.

Взяв коробок спичек и нож с полки (как учил отец, возможно дальше от острого лезвия) и маленькую чашку из уэльского шкафа в столовой, мальчик вернулся в комнату брата.

— Эх ты, копуша, — достаточно дружелюбно произнес Билл, пытаясь привстать на подушках и чуть не столкнув при этом содержимое ночного столика: пустой стакан, кувшин с водой, салфетки «Клинекс» и капли в нос. На столике еще было старое радио «Филко», откуда доносился отнюдь не Бах и вообще не классика, а рок-н-ролл на самой малой громкости — мать его на дух не переносила.

— Ничего я не копуша, — отозвался младший брат, садясь на кровать Билла и удерживая готовые свалиться вещи.

— Самая настоящая коричневая мохнатая копуша, — настаивал Билл.

Пытаясь представить себе это существо, Джордж захихикал.

— Самая большая копуша в городе, даже в Огасте [1] таких нет, — улыбнувшись, добавил Билл.

— А ты самая большая копуша во всем штате, — парировал между приступами смеха Джордж, что вывело из равновесия мальчиков примерно минуты на две. Затем обмен мнениями по поводу размеров, цвета и прочего продолжался, пока Билл не произнес запрещенное словечко и оба не поняли, что тема исчерпана. Билл зашелся кашлем; его лицо приобрело синюшный оттенок, что с тревогой отметил брат. Фортепьяно вновь смолкло, и мальчики настороженно посмотрели в направлении кабинета, пытаясь услышать скрип педалей или же нетерпеливые шаги матери. Билл поднес ко рту рукав, одновременно указав брату на кувшин с водой. Джордж подал брату наполненный стакан.