Николай Шпыркович - Злачное место

Их ботинки топали почти в унисон по серому, растрескавшемуся асфальту двора. "Мальчик-член", как старый знакомый, вскидывал навстречу руку, оттопыривая гипсовую губу.

Войдя в холл, Крысолов мерным шагом направился к стойке регистратора, а Артем с нарастающей тревогой заметил, как испуганно шарахается от них в сторону медперсонал, а охрана жмется по углам. Чего это они так? Неужели только оттого, что они с вояками приехали? Внезапно острое предчувствие беды накатило на него холодной волной. Что-то подобное почувствовали, наверное, все, и Крысолов тоже: он ускорил шаг, почти подбежав к стойке.

— Мы оплату принесли, — его голос внезапно охрип, — с нашими бойцами — все в порядке?

Девчонка-регистратор судорожно раскрывала рот, пытаясь что-то произнести, и — не могла.

— Умер ваш один, — угрюмо пробурчал стоявший рядом знакомый фельдшер Иван.

— Кто? Банан? — севшим голосом спросил Крысолов.

Иван, скривившись, помотал головой.

— Однорукий… Час назад…

… Сикока лежал на металлической каталке, и, казалось, стал выше после смерти. Вернее, не выше — длиннее. Выше он уже не будет никогда. Лицо его сильно отекло, так что узкие глаза навсегда скрылись под тяжелыми мешками век, руки тоже — марлевые завязки, которыми их связали на груди, глубоко впились в желтовато-восковую кожу запястий. Непонятно почему — но, похоже, у Сикоки вся кровь вытекла — были видны потеки ее, не вытертые до сих пор. И, похоже, было кровил он со всех отверстий — даже из крохотных точечных ранок, оставшихся после уколов иголкой в руки, а уж из культи руки — там вся повязка насквозь промокла. Кусок, уронив голову на стиснутые добела кулаки, заходился в беззвучном плаче, сидя рядом с каталкой на стуле. Плакал и командир, да и у самого Артема влага, катящаяся из глаз, то совершенно застилала зрение, то, наоборот, внезапно резко проясняла и усиливало его, будто оптикой, так, что становились видны мельчайшие детали — рваный дерматин на стуле Куска, царапины на металле каталки. Порошинки вокруг маленького пулевого отверстия на виске Сикоки. Не плакал, кажется один Старый: он спокойным голосом ровно и монотонно бубнил Варьке (вот уж кто рыдал — за них обоих!), обняв ее за плечи и низко наклонившись:

— … Еще раз говорю: да, так бывает. Человек смертен вообще, по своей природе. Еще более он смертен на фоне заболевания, а оно у него было….Нет, ты правильно определила группу…. И резус — правильно…. В крови человека, помимо фактора резус, еще куча других, и каждый из них может вызывать агглютинацию, что и привело в итоге к почечной недостаточности. В такой больнице, как эта, их невозможно было бы определить в самое лучшее время. А, может, и просто на фоне шока почки стали — полно таких случаев, у меня несколько раз после обычной операции, на которой пациент уронил давление на полчаса — развивалась. А спасти его мог бы только гемодиализ — так, где его возьмешь? Чего так быстро? От почечной так быстро — не умирают? Бывает, что и умирают, только у него потом уже и ДВС пошел — синдром диссеминированного внутрисосудистого свертывания крови. Кровит человек — и хрен чем остановишь, потому что у него — все факторы свертывания израсходованы, и тромбоциты тоже…. Было. Было лекарство — "Ново-севен" называлось — еще до Херни пару штук "зеленых" доза стоила, сейчас и не знаю, есть ли хоть у кого оно….Да будешь ты еще врачом — и всегда будут пациенты, которых нельзя будет спасти. Ты знаешь, скольких я похоронил? И тоже: знаешь, как лечить, как спасать, а — нет этого у тебя. То ли новейших антибиотиков, то ли кардиостимулятора, то ли томографа. То ли еще какой хрени. И в чем тут твоя вина? Всегда так было и так будет. Вы здесь сделали все, что было возможно в этой больнице, в этих условиях…

Варька, тем не менее, продолжала в голос реветь, так что рукав куртки Старого, в который она уткнулась, потемнел от слез.

В дверь небольшой палаты, где каталка с телом маленького следопыта выстаивалась два часа после смерти, зашла Вера Петровна, та самая врачиха, что принимала их ночью

— Ну, что, как там наш Банан? — громко задал ей вопрос Старый. Правильно, вообще-то: о живых надо думать, мертвым все равно уже. И, как-то, действительно: пропал горький, щемящий комок в горле у Артема, вскинул голову Кусок, последний раз смахнул с лица слезы командир. Даже Варька престала реветь в три ручья и лишь автоматически продолжала всхлипывать — но все реже и реже.

— Ну, получше, конечно, — осторожно сказала женщина. — Легкие расправились. И ухом слышно, и на рентген его свозили. Вот: — она передала Старому листок бумаги, на котором было мутноватое — но все же изображение грудной клетки.

— А, КРГ-ешная, понимающе кивнул Старый рассматривая распечатку снимка.

— Да, повезло, что нам тогда эту установку смонтировали, прямо перед самой Бедой, — подтвердила врачиха. — Если бы не она — не знаю как бы мы рентген делали. Аппаратов рентгеновских, причем хороших, портативных — не проблема достать. А вот пленка…

— Понятно, — кивнул головой Старый, продолжая изучать распечатку, — вот тут вроде, полоска воздуха еще есть, — провел он пальцем вдоль изображения грудной клетки. — Но, согласен, рассосется само. А сознание?

— Практически, ясное. По крайней мере, по шкале Глазго — не менее 14 баллов, а, может и всех пятнадцать. Ну, может, легкая задержка при разговоре.

— Так мы пройдем к нему, можно?

— Ну, вам то кто здесь откажет? — улыбнулась та, почти не раскрывая рта, но глаза ее весело блеснули, — раз уж вы самого Тимура прятаться заставили…

…Тимура Крысолов тогда, действительно, если бы нашел — наверное, убил бы. Услышав о смерти своего следопыта, командира охватила ярость. Он ринулся на этаж, где, согласно указателям располагалось начальство. Хоть Старый и говорил, что надо бы разобраться, не лететь сгоряча, да и вообще — не выбросили же Сикоку, Крысолов не хотел ничего слушать. Немудрено, что весь персонал такой зашуганный сидел. Артем, вообще-то тоже разъярился, и был готов пострелять любого — и даже тех же врачей, а уж эту сволочь в костюмчике — так за счастье. Охранник, стоявший у двери только кадыком глотнул, когда их увидел.

— У себя?! — рявкнул Крысолов еще издали.

С охранника, как будто веником смахнули всю крутизну, и он что-то виновато забормотал, сторонясь с их пути, впрочем Крысолов его не стал и слушать. Пинком под ручку он попробовал высадить дверь, но замок в нее был врезан крепкий — так что она не поддалась и второму удару. Тогда, не долго думая, командир выхватил пистолет и всадил несколько пуль в никелированную пластину — какая-то деталь с тонким звоном отлетела и врезалась в стену рядом со вжавшимся в нее охранником. Явно не в себе командир был — так можно и на рикошет нарваться. Крысолов снова, шалея, долбанул со всей мочи ботинком в дверь, вокруг косяка обвалилась штукатурка, в воздухе повисла тонкая пыль….Наконец, искореженный замок не выдержал, и после очередного удара дверь распахнулась настежь — Крысолов едва не провалился внутрь пустого саенковского кабинета. Впрочем, то, что кабинет пустой — они все, и, кажется даже сам Крысолов, поняли еще до того, как туда ворвались. Наверняка, другая была бы реакция и у охраны, да и у самого Саенко, будь он, по-прежнему, на месте. Крысолов сгреб за грудь побледневшего, несмотря на загар, охранника и прошипел ему прямо в лицо: