Александр Кудрявцев - Винчестер

- А без факелов - крысы могут напасть. А так они огня боятся. И морлоки факелов стремаются

- Слушай, я слышал здесь кое-что…

- Ну! – насторожился Заяц.

- Будто шепот. Знаешь, как будто… - начал я, но тут же осекся от окрика Кима:

- Хорош болтать, салаги! Проходим опасный участок!

Мы нырнули за Кимом в какой-то темный лаз, прошли узкий тоннель, спустились по невидимой в темноте железной лестнице и оказались в длинном полузатопленном помещении. Уровень воды тяжело шевелился на уровне коленей, и я мысленно поблагодарил новых товарищей, прозорливо одолживших мне высокие резиновые спецсапоги.

В ноздри ударила резкая вонь.

- Дышите глубже, проезжаем Сочи, – повернул к нам голову Ким. – Клоака - это порок, который у города в крови. Кто хочет жить в городе, должен смириться с его смрадом.

- Друг Аркадий, не говори красиво, - пропыхтел Заяц, зажимая нос.

- Это не я. Это Гюго.

По трубе прошел порыв ветра. Сумрак набух невнятным гулом. Шум разрастался с каждой секундой, пока не превратился в железный грохот приближавшегося электропоезда.

Я быстро посмотрел на спутников. Они хранили спокойствие и сосредоточенно месили воду бахилами, двигаясь вперед. Невидимый поезд приближался.

Заяц оглянулся на меня.

- Не сикай, - сказал он, оценив мое состояние, - в трубах это обычное дело. То шаги впереди слышишь. То шум поезда. Это звуки-фантомы. Таких и в Реале под землей хватает…

- А как насчет этого? – я указал вперед. Заяц повернул голову.

Из темноты прямо по воде мчался громадный состав с горящими фарами. Будто бы разглядев своих жертв в темноте, поезд провыл долгим гудком и прибавил скорость.

Я открыл рот, чтобы хоть выругаться напоследок – и захлебнулся волной теплого резинового воздуха подземки. Лицо обдало упругим ветром, и не успел я даже зажмуриться, как вопящий и грохочущий поезд въехал в меня. Я увидел несущиеся пустые брюха вагонов, залитые неподвижным желтым светом, тускло блестящие поручни и темно-коричневую обивку сидений.

Поезд-призрак снова прокричал что-то и нырнул во тьму, которая медленно переварила красные сигнальные огоньки его последнего вагона.

- Фу-ух… - я остановился, чтобы вытереть с шеи и лба холодную испарину.

- Мы тоже, как сначала с этим столкнулись, очканули! – оживленно затараторил Заяц. – А потом привыкли. Человек, свинья, и не к такому привыкает…

Ким поморщился и пресек словоблудие одним взмахом руки.

- В общем, тема такая, - сказал он. - Проходим трубу, выруливаем к перегону – и там по рельсам. И через пару станций – Горьковская. Ферштейн?

- Ес ичис, - сказал я.

- Ес ай ду, - тут же поправил Ким.

Зануда…

…Макс. Король компаний, знойная душка… Он действительно был очень красивой породы, помесь кавказца и какой-то русской суки.

Мы познакомились через общих приятелей на вечеринке в моей квартире. Остроумный Макс – студент последнего курса театрального училища - тут же завладел всеобщим вниманием. А я как обычно сидел в стороне и размышлял о странностях мироустройства: почему одним дается все и сразу – талант, ум и красота, а другие могут привлекать к себе людей лишь за счет привлеченных источников?

Под конец вечеринки Макс выложил еще один козырь: рассказал о своем проклятом диггерстве. Подземелья, темнота и приключения. Неудивительно, что Ирада напросилась с ним в залаз. И меня заодно позвала – чтобы отпустил.

Макс для вида поупрямился и согласился. Я видел, как он смотрел на красивую Ираду, но не волновался – красавчик-театрал был приезжим босяком. На следующей неделе мы залезли под землю, в какой-то вонючий коллектор, я потерял каску и тут же разбил голову о какую-то трубу и проклял всех диггеров вместе взятых. А вот Ираде понравилось. Вскоре я понял, что ее и Макса объединяет кое-что еще.

Если умная женщина захочет изменить, это будет похоже на идеальное убийство: отсутствие улик, честные глаза и железное алиби. Но я все равно чувствовал. Когда между людьми проходит трещина, она продолжается в реальность: в нашей квартире начали ломаться вещи, сгорел компьютер, однажды разбилось зеркало. Я пытался вызвать Ираду на откровенность, но она лишь возмущенно смотрела на меня и называла параноиком.

Все, что я чувствовал к ней, почернело и искало выхода. Глядя в эти честные лживые глаза, я понял, что не смогу просто выгнать ее из своей жизни. Я должен покарать их обоих.

Ирада слегка удивилась моему предложению сходить в залаз втроем. Я посулил ей новое снаряжение, и она успокоилась. Макс при встрече был напряженно молчалив, но я так вдохновенно изображал чайника, что вскоре они перевели дух и даже успели пару раз украдкой обменяться нежными взглядами, не думая, что я наблюдаю за ними.

Но чайник давно вскипел.

Я казнил их во время спуска в колодец неподалеку от бункера у «Пролетарской» – Макс сказал, что он очень глубокий, и нужно подстраховаться. Когда они начали спуск, я перебил крепления специально купленным топориком «Берсерк». К сожалению, Макс умер быстро. Ирада еще стонала внизу и просила о помощи. Я плюнул в черноту колодца и ушел.

Да, это было похоже на идеальное убийство. Я сам обратился в милицию – Ираду искали несколько месяцев, но так и не нашли.

На лекциях нам рассказывали, что рай для праведников средневековья представлял собой амфитеатр, откуда те наблюдали за мучениями грешников в аду, наслаждаясь видом торжества справедливости. Но вместо радости праведного суда ко мне пришло нечто другое…

Время под землей вытянулось бесконечностью, а может, и вовсе заблудилось в лабиринтах из влажного камня. Изредка мы выходили на отрезки каких-то железнодорожных путей. Тогда по сторонам попадались проходы, где во мраке скрывались гермодвери в таинственные отсеки. Ким сказал, что это укрытия на случай ядерной бомбежки. Ничего интересного там нет: обычные помещения в старый синий кафель с водопроводом и туалетами.

Мы словно шли сквозь темное будущее нерасторопного человечества. Представилось, что мы втроем – последние люди на земле, уцелевшие в подкорке вскипевшего мозга планеты. Внутри стало торжественно и печально, будто заиграл орган.

- Никто поссать не хочет? – спросил Заяц и тут же наполнил апокалиптический мрак звонким журчанием.

Я вздохнул, ощутив те же позывы, и пристроился рядом.

И мы снова шли дальше, буравя подземную тьму прирученными светляками факелов. Пару раз Ким останавливался и слушал мрак. Его крупные ноздри тогда раздувались, как у встревоженного животного.

- Ты чего? – неизменно спрашивал Заяц и показывал темноте нож.

- Да так, - бурчал кореец, - опять по ходу показалось… шаги будто за нами…

И мы опять шли, шли, шли, и минуты капали медленно, с оттяжкой, как здешняя влага, сочившаяся из трещин замшелого кирпича. Тьма все уплотнялась и казалось, ее уже можно потрогать рукой, и тогда ладонь защекочет шерсть гигантского подземного зверя, и вот уже шерсть эта лезет в лицо и мешает дышать, а каменные своды все ниже и ниже, сжимают душу в душное кольцо…