Ричард Сенфорд - Зов

На самом деле Луис подумал, что фотографии еще старше. Белые люди в хаки и пробковых шлемах стояли рядом с палатками, разбитыми на берегу какого-то озера. Дым горящего перед ними костра уносился куда-то ввысь, а сразу за палатками начинались непроходимые джунгли. Луис обратил внимание на мужчину, который был похож на Таггерта. Он стоял с краю, рядом с одним из чернокожих проводников или носильщиков. Но ведь это невероятно! Фотографии было лет восемьдесят или даже больше, не меньше, а тот мужчина был средних лет. Тем не менее густые брови и челюсть были абсолютно те же.

— Вы совершенно правы, — уловил его замешательство Таггерт, — снимок был сделан в тысяча восемьсот девяносто четвертом году. Мой отец принимал участие в экспедиции по Нигеру, — Он указал на стоящего с краю человека. — Тоже очень беспокойная душа. Он занимался импортно-экспортными операциями. Сегодня он мог бы требовать, чтобы за путешествия в Африку и на Дальний Восток ему сокращали налоги. Конечно, тогда не могли снижать налоги, потому что не было налогов. — Таггерт засмеялся.

— Не выпьете ли мадеры, Луис?

Он указал рукой на одно из кожаных кресел. Луис сел, а Таггерт взял с каминной полки хрустальный графин, а из серванта стаканы.

— За то, что вы нашли в Альпенхерсте второй дом. Я хочу, чтобы вы полюбили его так, чтобы мы стали бы постоянными соседями.

Они чокнулись. Мадера показалась Луису сладкой и крепкой, со сложным букетом. Букет и аромат разлили приятное тепло по телу.

— Вы знаете что-нибудь о мадере. Я считаю, что хорошая мадера выше любого портвейна. Эта мадера сделана по рецепту «солера». Вино переливается из бочки в бочку по мере того, как оно стареет. Прошу вас.

Он открыл портсигар на столе, который стоял между ними, и Луис уловил аромат тонкого табака. Луис взял сигару, и Таггерт зажег ее, потом взял сигару и себе.

— Виноград нужно вынимать из бочки точно в определенное время. Если не додержать или передержать, мадера получится либо посредственной, либо слишком сладкой. Хорошая мадера — это результат правильного выбора времени, что, в свою очередь, зависит от интуиции и решительности. Немногие люди обладают этими качествами в равной степени.

Да, он довольно приятный человек, подумал Луис. На него снова произвел впечатление костюм Таггерта: тонкая розовая рубашка с белым воротничком и черный бархатный пиджак. Луис затянулся сигаретой и отпил глоток вина. Они замечательно сочетались — вино и сигара. Таггерт спросил, нравится ли им с Даной дом, и, пока они разговаривали об Альпенхерсте, Луис смог рассмотреть остальные сокровища, находящиеся в комнате.

Рядом с дверью он увидел огромный стеклянный глобус, почти три фута в диаметре, установленный на деревянном столике, три ножки которого стояли на ковре из шкуры зебры. На стенке позади глобуса висела африканская маска какого-то племени. Маска была черная, глаза белые, а рот оранжевый. На противоположной стене висели темный щит, кожаный колчан и стрелы, а рядом со щитом — футляр, расшитый ярким красным бисером, и несколько старинных кремниевых пистолетов. Полдюжины картин и одна большая гравюра в тяжелой раме украшали стену над камином. Гравюра представляла собой сцену битвы из прошлого века, рукопашный бой и нацеленные в упор пистолеты. Тревожное чувство. Темные деревянные крылья вентилятора на потолке медленно вращались над их головами.

Луис думал, о чем говорит этот интерьер. О традициях и деньгах. Таггерт стоял на другой, более высокой ступени социальной лестницы, чем он, несмотря на это, старался, чтобы Луис чувствовал себя как дома. Он был богат, но, вероятно, очень одинок.

Они пили и молча курили. За высокими окнами небо совсем почернело. В том, что Луис не испытывал желания говорить, была виновата и мадера. С Таггертом он чувствовал себя легко, чего совсем не ожидал. Этот старик казался спокойным и немного грустным, вел себя как-то по-отечески. Как сюда попал этот глобус, размышлял Луис. Потом он вспомнил.

— Кенджи говорил, что ваш бизнес — горное дело.

Таггерт улыбнулся и кивнул, но промолчал, и Луис понял, что он ждет дополнительного вопроса.

— Да, золото и алмазы, — все-таки произнес он, — в те годы, когда еще можно было сделать состояние в Южной Африке. Теперь все изменилось. Это дело случая — попасть в подходящее время. Еще имеют значение удача, судьба, случай, назовите это как хотите, — продолжил он.

На миг их глаза встретились, и Луис почувствовал, что у него слегка кружится голова. Таггерт опустил глаза, потом взял графин, вынул пробку и снова наполнил стаканы.

— Вы никогда не замечали, — начал он, — что некоторые люди живут, скажем так, удивительно легко и свободно, в то время как большинство — нет? Правда, интересно, что так много людей воображают, что им судьбой предназначены богатство или власть, но так мало людей действительно имеют их?

Луис не понимал, на что, собственно, намекал старик: то ли он подчеркивал свои успехи, то ли, за неимением наследника, в тысячный раз читал лекцию молодому человеку.

— Дело не в силе воли, — продолжал Таггерт, — и не в знаниях и таланте. Такие вещи, конечно, играют роль, но сами по себе они ничего не определяют. Если бы было по-другому, самые упорные рабочие становились бы миллионерами — и тогда не было бы рабочих. — Ом фыркнул от смеха. — Каждый честолюбивый человек был бы тогда великим.

Да, он прав, подумал Луис, но вслух этого не сказал. Таггерт улыбнулся своим мыслям, кивнул и посмотрел на графин, потом снова поднял глаза на Луиса.

— Помимо таланта или умения условием равновесия является успех, ведь события могут повернуться по-разному. Кажется, что события приспосабливаются к планам одних, но абсолютно противоположны воле других.

Таггерт не менял позы, но показался Луису более значительным. Глаза его стали более жесткими, и Луис цепенел под его взглядом, как под действием наркотика. На лице старика не осталось и следа улыбки. Когда он заговорил снова, голос его звучал совсем глухо:

— Только желание, только страсть ведут к успеху. Желание само по себе не приносит никакой пользы, это знает любой школьник, в сердце которого — какая-нибудь недостижимая принцесса.

Луис вспомнил о своей работе, на этот раз с отвращением, в котором обычно не признавался даже себе. Он чувствовал, что взгляд Таггерта пригвоздил его к месту.

— Можете ли вы хоть на миг поверить, что ваша собственная воля, ваши собственные усилия могут изменить ход событий так, что приведут вас к исполнению вашего, пусть самого мелкого, желания, в то время как повсюду, в жизни каждого из нас, события движутся стремительным потоком, как водопад, нисколько не обращая внимания на наши ничтожные желания. Они движутся только к собственным целям, которых мы не в силах предсказать.