Кассандра Клэр - Механическая принцесса

Шарлотта в замешательстве улыбнулась. Говорить о ребенке в такую минуту ей казалось неуместным, но почему бы и нет? Умирая, ми живем. По крайней мере, эта тема позволяла отвлечься от болезни, похищения Тессы и опасной миссии Уилла.

– Еще нет, – ответила она. – Генри по-прежнему настаивает на том, чтобы назвать его Бьюфордом.

– Ты одержишь над ним верх. Ты всегда побеждаешь, Шарлотта, поэтому будешь отличным Консулом.

– Женщина-Консул? – наморщила нос она. – После всех проблем, с которыми я столкнулась, возглавляя Институт?

– Кому-то надо быть первым. Хотя понимаю, это далеко не всегда легко. – Он опустил голову. – Шарлотта… в жизни мне редко приходилось о чем-то сожалеть, но… но есть кое-что такое, что меня очень печалит.

Шарлотта озадаченно посмотрела на него.

– Мне хотелось бы увидеть твоего ребенка, Шарлотта…

Эти слова вонзились ей в сердце острым осколком стекла. По щекам тихо покатились слезы.

– Шарлотта, – с нежностью произнес Джем, будто пытаясь ее утешить. – Ты всегда заботилась обо мне. И ты станешь чудесной матерью…

– Не сдавайся, Джем, – сдавленным голосом произнесла она. – Когда тебя привезли сюда, мне сказали, что ты проживешь год, от силы два. Но ты прожил почти шесть. Пожалуйста, поживи еще немного, хотя бы пару дней. Ради меня.

– А я и жил ради тебя. Я жил ради Уилла, Тессы – и ради себя, поскольку хотел быть рядом с вами. Но даже ради других я не могу жить вечно. Никто не сможет упрекнуть меня, что я уступил без боя и стал для смерти легкой добычей. Если ты скажешь, что нуждаешься во мне, я буду жить, сколько смогу. Я буду жить ради тебя и других, сражаясь с костлявой до тех пор, пока не стану грудой развалин. Но это уже будет не мой выбор.

– Но… – нерешительно протянула Шарлотта. – Что же ты выбираешь?

Он судорожно сглотнул и положил руку на скрипку:

– Я принял решение… в тот самый момент, когда велел Уиллу уехать. – Он опустил голову, затем снова вскинул. – Я хочу поставить точку, Шарлотта. Софи тоже рассказывала, что все пытаются найти для меня средство исцеления. Да, я действительно позволил Уиллу продолжить поиски, но теперь хочу, чтобы вы все от них отказались. Все кончено, Шарлотта.

Сесилия и Габриэль вернулись в Институт только к вечеру. Девушка редко выбиралась в город, и всегда в компании либо Шарлотты, либо брата, но с Габриэлем Лайтвудом оказалось куда интереснее. Он постоянно смешил ее, и, хотя она и напускала на себя серьезность, удержаться от улыбки было невозможно. И в нем не было ни капли чванливости, свойственной юношам из хороших семей (о Бенедикте Лайтвуде она и не вспоминала).

По правде говоря, Сесилия думала, что бросать сатира в окно, а затем и в канал не стоило, но она была в состоянии понять гнев младшего Лайтвуда.

Как же он не похож на брата! Когда она приехала в Институт, Гидеон ей понравился, но потом ее стала немного раздражать его замкнутость. Говорил старший Лайтвуд мало, выглядел отстраненным… правда, в разговоре с Софи мог блеснуть юмором. Обрывочные сведения из уст Тессы, Уилла и Шарлотты позволили Сесилии составить представление о том, что произошло в семействе Лайтвудов, почему Гидеон уехал и почему он был так молчалив. Она даже сравнивала его с Уиллом, который тоже оставил семью и до сих пор переживал боль утраты. А вот Габриэль избрал для себя иной путь. Он остался с отцом и стал невольным свидетелем его физического и умственного вырождения. О чем он думал в эти ужасные дни? До какой степени осознавал, что сделанный им выбор в итоге оказался неправильным?

Габриэль открыл дверь, Сесилия вошла и тут же услышала голос Бриджит:

– Опять поет, – вздохнула Сесилия, поднимаясь по ступенькам.

– Я умираю с голоду, – ответил Габриэль. – Интересно, если я скажу, что ничего не имею против ее пения, она накормит меня холодной курицей с хлебом?

– Ее песни никому не нравятся.

Сесилия искоса взглянула на точеный профиль юноши. Гидеон тоже был красив, но Габриэль с его острым подбородком и выступающими скулами казался девушке намного привлекательнее.

– Знаете, – вдруг сказала она, – это не ваша вина.

– О чем вы?

Они свернули в коридор третьего этажа. В тусклых отблесках колдовского огня он показался Сесилии темным. До ее слуха по-прежнему доносился голос Бриджит:

– О вашем отце…

Лицо Габриэля окаменело, и девушка подумала, что он ответит ей грубостью, но вместо этого услышала:

– Независимо от того, моя это вина или нет, я был слеп и не замечал его преступлений. Я верил ему, хотя не должен был этого делать, а он в ответ опозорил имя Лайтвудов.

Сесилия помолчала немного, а потом сказала:

– Я приехала сюда, потому что считала Сумеречных охотников извергами, отнявшими у меня брата. Считала в силу того, что так думали мои папа и мама. Но это было ошибкой. Мы не должны отождествлять себя с родителями, мистер Лайтвуд, не должны нести на себе бремя их грехов. И в ваших силах восстановить доброе имя вашего рода.

– Мы с вами – не одно и то же, – не без горечи произнес он. – Вы приехали сюда добровольно, меня же прогнал из дому монстр, который когда-то был моим отцом. И он преследовал меня…

– Ну, преследовал он вас недолго, – добродушно усмехнулась Сесилия, – полагаю, только до Чизвика.

– Что…

– Даже не надейтесь, сэр, что я все время буду серьезной!

Увидев выражение его лица, она не удержалась и расхохоталась в голос. Габриэль тоже улыбнулся.

Они толкнули дверь Библиотеки… и застыли на пороге как вкопанные.

За длинным столом сидели Шарлотта, Генри и Гидеон. Магнус стоял чуть поодаль, у окна, сцепив за спиной руки. Генри казался изнуренным, Шарлотта плакала, лицо Гидеона превратилось в маску.

С лица Сесилии мгновенно слетела улыбка.

– Что случилось? Есть новости? С Уиллом что-то…

– Не с Уиллом, – сказала Шарлотта, – с Джемом.

Девушка закусила губу, ее сердце, почувствовав недостойное облегчение, стало биться медленнее.

– С Джемом? – прошептала она.

– Он жив, – произнес Генри в ответ на ее невысказанный вопрос.

– Вот и отлично, – тряхнул головой Габриэль. – Мы все принесли – тернеру, чертов орех…

– Спасибо, – не оборачиваясь, сказал Магнус.

– Да, спасибо вам, – кивнула Шарлотта. – Вы сделали все, как я вас и просила. Боюсь только, что усилия были напрасны.