Нана Блик - Наоми

– Отстань, – я толкаю её в сторону, а сам еле-еле доплетаюсь до дивана и просто падаю на него без каких-либо признаков жизни, опять погружаясь в свои эфемерные розовые мечты.

Период неги и комфорта всегда длится недолго, и с каждым разом мне кажется, что он становится невозможно короче, а степень наслаждения притупляется. Хорошо, что хоть в этот раз я позаботился о себе и припрятал ещё одну дозу в обшивку дивана. Защищённость даже во сне сменяется тревогой, а затем страхом. Ужас пронизывает каждую клеточку моего организма, все волоски на теле поднимаются, источая колючее беспокойство. Наконец, когда во рту нестерпимо становится сухо, а в голове то и дело раздаётся низкочастотный выворачивающий всё тело наружу писк, я просыпаюсь.

Не открывая глаза, я протягиваю свою руку в щель между сидушкой и спинкой дивана преисполненный радости продлить своё безмятежное счастливое будущее, но, не найдя то, что искал и так тщательно спрятал сюда накануне, резко вскакивая с дивана. Но неожиданно тут же падаю. Моя правая рука надёжно прикована цепью к металлическому ушку, торчащему из-под дивана. В своём состоянии я его никогда и не замечал, поэтому не смог дать себе точный ответ о времени его здесь появления.

– Мама, – мой вопиющий негодующий крик разошёлся по комнатам полупустой квартиры, отражаясь от голых стен.

– Это всё ради тебя, ради меня и нашей семьи, – шептала она, стоя за углом, боясь мне показаться. – Сам ты не можешь, а в государственную клинику идти ты не хочешь, а на частых врачей у меня больше нет денег.

– Ты, драная стерва, отцепи же меня, я не животное! – крик становился всё более яростным, а её всхлипы стали слышны и в моей комнате.

– А раньше ты звал меня мамочка! – рыдания оглушили меня, ненадолго взывая к рассудку, но внезапно всплывшее в голове осознание, что моя доза потеряна, навсегда выбило жалость из моей головы, только злость и отчаяние парило по моему телу, взывая лишь к ненависти.

– Отдай мне мою дозу, жалкая тварь, отдай! – бешеные крики вырывались у меня изнутри.

– Здесь таких нет, – сквозь слёзы еле проговаривала женщина, – хотя, если посмотришься в зеркало, то, наверное, сможешь увидеть. – Удаляющиеся еле слышные раздражённому уху шаги показательно демонстрировали злобному сознанию её отстранённость и предельность беспредельного моего поведения.

Вцепившись пальцами в свои слегка уже отросшие грязные волосы, я, нервно покачиваясь, сажусь на пол, спиной облокотившись о бежевый купленный ещё при отце и изрядно уже заляпанный мною диван. Ощущение голода, с которым, мне казалось, я встал, исчезло, трансформируясь в тошноту. Мелкая дрожь и мурашки по всему телу придавали ещё больший дискомфорт моему состоянию. Я залез на диван и свернулся калачиком, плотно прижимая ноги к своему животу, пытаясь спрятаться или вовсе исчезнуть. Страх от того, что скоро наступит то состояние, с которым я никак не мог справиться, нагнетает уныние и слабую жалость. Сна нет, только с неистовой силой нарастающая раздражённость парализует тело и здравые мысли, которые и так посещают мою голову в последнее время нечасто. Тело покрывается мелкими капельками пота, а затем и озноб вырывается изнутри, помещая меня в арктический надуманный холод. Огромный комок горькой жидкости поднимается по пищеводу, быстро достигая моего рта. Отсутствие какой-либо силы препятствовать его высвобождению приводит к самопроизвольному выплеску желчи из моего организма. Обливая едкой жидкостью лицо, руки, подушку, диван и крашенный истёртый ногами пол в комнате, я подскакиваю, не давая себе возможности захлебнуться. Боль пронизывает мой организм, кажется, от макушки до пяток, скрючивая на ногах каждый мой палец. Я чувствовал себя так, словно острый металлический штырь образовался внутри и судорожно пробивается наружу, искалечивая плоть, возникающую у него на пути. Сил терпеть больше не было, дрожь сменилась тремором и частыми судорогами. Я вскочил с дивана и дёрнул цепь, но она была, на удивление, крепкой.

– Мамочка, отпусти меня, – я упал на колени, а льющиеся фонтаном из моих глаз слёзы свидетельствовали о бессилии.

Она не показывалась мне на глаза и просто молчала. Лёгкий призыв к её жалости моментально сменяется яростью, злобой и ненавистью к человеку, который меня родил, вырастил и заботился обо мне.

– Сними это с меня или отдай мне мою дозу, иначе я за себя не отвечаю, – змеиное шипение вырывалось из полного слюнной пены орущего рта.

Она неизменно молчала. Дикий вопль вырвался из меня, и я, не совладав со своим внутренним демоном, начал дёргать из стороны в сторону толстую цепь. Наоми в это время безмолвствовала, поражённая таким отношением к матери и к себе. Да, она сама была неидеальна, но теперь ей казалось, что не так безнадёжна, и лёгкая дымка надежды появилась в её испорченном теле. И теперь, будучи точно уверенной в том, что все испытания на её нелёгком пути не случайны, Наоми старалась всё не испортить, поэтому отдала полностью все бразды правления в бешеные неадекватные руки Мэтью, у которого в голове не было и мысли о том, чтобы перетерпеть это болезненное состояние во имя семьи, которую он почти потерял.

Дикая ярость, поселившаяся в моём теле, совершенно затмила мои ясные глаза, превращая в гадкого монстра. Я мотал цепью, ударяя себя по ногам и оставляя немалые ссадины, но боли я теперь не ощущал. Наступив одной ногой прямо на цепь, я начал тянуть руку, пытаясь выдернуть её из металлического кольца наручника, но он довольно плотно сидел на запястье. Тогда я дёрнул так сильно, что вывихнул косточки большого пальца руки и мизинчика, протолкнув руку наполовину в кольцо металлического плена. Выдернуть её совсем уже не составило для меня никакого труда. Болтающиеся пальцы и повреждённую кожу я даже не видел. Как только цепь со звонким ударом металла об пол победно упала, я выскочил из своей комнаты в поисках матери. Искать мне особо долго и не пришлось. Спрятавшаяся за спинкой кровати, она сидела на корточках, прикрывая лицо своими руками. Я ударил её по лицу так, что голова её зазвенела, ударившись о спинку кровати. Она упала на пол, стараясь прикрыть руками лицо. Пнув её под живот, я схватил рыдающую мать за одну руку, волоча её за собой. В коридоре я наконец-то развернулся к ней, заглядывая в её испуганные и мокрые от боли глаза.

– Где моя доза? – схватив её за подбородок, я орал ей прямо в лицо.

– Я её бросила в унитаз, – мать схватилась за мою руку, пытаясь высвободиться, но смысла никакого в этом действии не было.

Взяв свою мать за шиворот, я полной уверенностью поволок её в уборную, чтобы отправить туда же, куда она ещё совсем недавно смыла мою последнюю дозу. Но неожиданно перед самой дверью мне бросились в глаза её золотые серёжки с большим алым камнем по центру. Недолго думая, я со всей силы дёрнул, вырывая их из ушей. Мама схватилась резко за голову, прикрывая израненные уши, а кровь тонкой струйкой стекала у неё между пальцев.