Нана Блик - Наоми

– Это последний подарок отца, – одной рукой она схватила меня за рубашку, пытаясь остановить, – у меня больше ничего нет.

– Это твои проблемы, – я брезгливо одёрнул свою руку, – надо было подумать об этом прежде, чем топить в унитазе принадлежащие мне вещи.

Я поправил рубашку, а затем, взглянув ещё раз на серьги, но не потому, что говорила мне о них мать, а просто оценивая их стоимость, я вышел довольный из квартиры, направляясь прямо к дельцу, совсем не обращая внимания на мольбу и слёзы собственной матери. Как же, оказывается, тупеет мозг и черствеет сердце, когда в них не остаётся ни крупинки места для обычной любви, любви к собственной матери, миру и даже к себе самому. Гонимый лишь одной мыслью: получить заветную дозу – я словно летел по многолюдным улочкам, не замечая людей. Вечернее время переполняло город людьми: кто-то возвращался с работы, кто-то наоборот шёл на смену, а кто-то просто, закончив домашние хлопоты, вышел прогуляться и насладиться вечерней прохладой. Чтобы дойти до нужного мне человека, пришлось пересечь пару тройку кварталов, но я не замечал ни пути, ни времени, мне просто нужно было во что бы то ни стало достичь своей цели. Помнится, этот человек лет десять назад предложил двенадцатилетнему подростку попробовать одну штуку, обещая невероятное наслаждение. Что ж, он был прав! Наслаждение и правда невероятное, только вот быстротечное и с каждым новым уколом менее яркое, совсем не то, какое было вначале. Я помню то ощущение, когда земля уходила из-под моих ног, погружая меня мягкое пушистое облако, я смеялся, каждая моя клеточка пищала от восторга как ненормальная. Такой бешеной радости я не знал никогда, это то ощущение, когда исполняются все мечты и больше нечего больше желать, кроме как продолжения. Вот только оно не получится, того изначального ощущения я больше не испытал, как бы не изгалялся всё равно это было не то, но и отказаться уже я не мог. Поначалу мозгом осознавая зависимость, я не мог подчинить своё тело, но потом и рассудок уже не стал реагировать на тревожные импульсы, возводя на пьедестал лишь желание. Меня не смущали даже посиневшие сгибы рук и ног, пожелтевшее тело и пустые глаза. Не особо заботили материнские слёзы, хотя поначалу я откликался на них, пытаясь доказать матери, что больше не буду. Меня не остановила и смерть отца от сердечного приступа, виной которому был не кто иной, как я. Опустошая квартиру, я опустошал и души тех, кто меня любил больше всего. Разрушая себя, я убивал их, мучая, как и себя, потихоньку. Моя вечная гонка за наслаждением в скором времени превратилась в настоящую игру на выживание, а мечта отдалялась от меня дальше и дальше, но желание испытать её снова, насладиться её махровым всеобъемлющим миром никак не иссякало, а превращалось в маниакальную зависимость на пределе возможного. Некогда красочный мир для меня потускнел, все интересы свелись к одному, моё развитие замерло, превращая меня в живую куклу без взглядов и мнения, пустой ничем не наполняющийся сосуд, вакуум и пустоту. Мне даже и в голову не приходила мысль о том, что моя жизнь могла бы сложиться иначе, откажись я тогда от манящего меня предложения. Какую радость я хотел тогда испытать, имея всё о чём только может мечтать обычный ребёнок. Глупо, печально и больно, но не сейчас и не мне, сейчас я думаю лишь об одном и совсем скоро я это уже получу.

Свернув с центрального городского проспекта, я попадаю во владения частного сектора, где непохожие друг на друга дома на меня, казалось, смотрят враждебно, где слышится после каждого шороха протяжный гул собачьего лая, где время от времени увидишь сидящего на заборе кота. Идя вглубь по одной из узких петляющих улочек, я спускаюсь к реке, где почти на самом берегу стоит небольшой домик. Это хата дельца, он бы, конечно, жил бы получше, не будь сам заложником своих же пороков, но, попробовав раз, так же не смог отказаться.

Я пробил кулаком по двери комбинацию из ударов, оповещая его, что на пороге свои. Через пару минут дверь, скрипя, отворилась, выпуская на свободу пары едкого воздуха вместе со своим слегка ошалелым хозяином.

– Привет, мне нужна доза, – без предисловий выпаливаю я, не в силах больше терпеть.

– Заходи, у меня как раз для тебя кое-что есть, – наглый рыжий мужчина слегка похихикивал, потирая ладони, его согнувшееся худосочное тело ритмично дрожало, когда он меня пропихивал в комнату. – Вот новая партия, немного усиленная, но зато эффективная и, конечно, дороже, чем прежняя.

– Вот этого хватит, – я протянул треморными руками серёжки, надеясь, что этого будет достаточно. – Это чистое золото и камень настоящий.

– Я вижу, – немного помолчав, добавил, – думаю, этого хватит, во всяком случае, если что, то я тебе продам по специальной цене, как одному из своих лучших клиентов.

Смех облегчения вырвался из моих уст, и лёгкая волна предвкушения разлилась по моему напряжённому телу. Кое-как дождавшись, пока он из домашнего погреба достанет для меня дозу, я выхватил её из его дрожащих грязных рук и наполненный счастьем побежал в привычный для меня сквер.

Ночь потихоньку вступала на трон, погружая всё в сон. Едкие лучи от уличных фонарей раздражённо мерцали в глазах, создавая огромные по величине блики. Я бежал по городу, фактически не открывая глаза, как крыса по памяти. Я почувствовал, как под моими ногами твёрдый бетон сменился каменистой аллеей, а затем и вовсе травой. Запах зелени и чистоты ударил мне в нос, оповещая о том, что уже скоро я приземлюсь на свою любимую почти уже десять лет скамейку и забудусь неведеньем снова.

Еле уловимые для меня звуки стали чётче слышны, и я открыл глаза, привыкая к тусклому свету. Группа подростков ютилась на моей любимой скамейке, чем вывела меня из себя. Я схватил лежащую неподалёку сломанную недавними порывами ветра ещё не засохшую ветку и с диким бешеным воплем бросился на толпу, отгоняя подростков от моего места. Когда все дела были сделаны, я завалился на скамью и вытащил аккуратно спрятанный в нагрудный карман рубашки двух кубовый одноразовый шприц, до краёв наполненный заветной слегка белёсой жидкостью. Задрав рукав своей уже несвежей рубашки так, что она перетягивала мне руку выше локтя, я, нащупывая вену, почти наугад делаю укол, вводя всю жидкость в себя до конца.

Первая волна наслаждения накрыла меня, когда я ещё не успел вытащить шприц. Тёплый обжигающий воздух силой ударил меня по лицу, а лёгкий туман погрузил в неизвестность. Я дёрнул рукой, сбрасывая с себя шприц, и вцепился обеими руками в скамейку. Меня бросало по ней из стороны в сторону, словно невесомый полиэтиленовый мешок, подхваченный слабыми порывами ветра, иногда обжигая почему-то лицо. Лёгкая боль в ногах сменилась судорогами пальцев, а затем острая боль в животе, как будто в него вонзили нечто острое и холодное, разошлась по всему телу, но вскоре розовая пелена начала появляться, одурманивая рассудок. Неожиданно со мной рядом сел огромных размеров плюшевый мишка в точности, как был у меня в детстве, но только в человеческий рост. Он обнял меня, балуя своей плюшевостью и запахом дома. Так счастлив я ещё не был, я забыл о моей боли и мотаниях меня по скамейке, полностью расплываясь в медведе. Когда он исчез, счастье осталось. Я сидел в ожидании новой волны радости, но, когда резко повернул голову вправо, то увидел отца. Он по-прежнему молодой сидел на скамейке, слегка покачивая своими ногами. Отец не смотрел на меня, одна его рука была завёрнута за спину, что-то от меня пряча. Безмятежный стук сердца сменился неистовым биением и, казалось, что сердце вот-вот вылетит, разрывая грудину на части.