Ольга Онойко - Рентген [сетевая публикация]

Перешла Варя на третий курс.

И дар её начал таять.

Сижу, молчу. Слушаю внимательно.

Марья чуть не плачет. Ко мне не обращается, не ждёт от меня сочувствия. Ульяне горе доверяет.

— Варя говорит, она не видит даже, когда мы с мамой ей напишем или позвоним! Мы ведь любим её, а это проще всего — увидеть тех, кто тебя любит… Такое и не ясновидящие умеют… Понимаешь, это как ослепнуть и оглохнуть. Мы мир совсем иначе воспринимаем… нам в школе доклады задают… сочинения… опишите, как видят мир люди с другим даром…

«Так, — думаю я, — совсем уже девка бредит». А глядят они с Ульяной друг на дружку, и вижу, сейчас обе разревутся.

— Ну-ка стоп! — говорю.

Обе на меня уставились.

— Марья! Это же не потворено на слепоту, как я понимаю?

— Нет, конечно, — вскинулась Марья. — Потворенность не отнимает всё целиком. Она локальная — на тему, на место… Да ведь её увидеть можно и снять! Даже самому!

— С вами, ясновидящими, такое — не из-за потворенности — бывает вообще? Или Варя первая?

Марья головой покачала.

— Крайне редко. Очень, очень редко. Но бывает.

— Ни с того, ни с сего? Или причина всё-таки есть?

Марья подумала.

— Тяжёлая депрессия. Манифестация психоза. Посттравматическое расстройство. Некоторые… эндокринные нарушения.

— И что из этого списка нашли у Вари?

— Что?

— Она в сестринском училище! — говорю. — Вокруг медики. Там что, нет никого, чтобы её обследовать?

— Есть, конечно…

— И что?

— Эндокринного расстройства нет. А психоз — слишком страшная и явная вещь, его бы весь колледж заметил.

— Ага, — киваю. — То есть остаются депрессия и посттравматика. Марья! Варя точно ничего не скрывает?

— Ч-что?

Марья всегда бледная как смерть, ни разу я румянца у неё не видел, но тут она как будто ещё белей стала. В пол-лица — совиные ясновидящие глаза. Ульяна встрепенулась, затревожилась. Кошка пёстрая к хозяйке на руки вскочила, лбом в грудь уткнулась, стала мурлыкать, успокаивать.

— Н-нет, — отвечает Марья, пальцы к виску прижимает. — Нет, Николай… как же это возможно? Ведь у неё отец, мать, я — все ясновидящие! Как она могла бы что-то от нас скрыть?! Мы первым делом все сразу смотреть стали!

— Ты сказала — Варя была сильней даже тебя.

— Да…

— А родители? У них дары какой силы?

Марья глаза закатила и на табуретке обмякла, будто в обморок собралась. Но не рухнула. Всё ж таки ясновидящие крепче, чем кажутся.

— Не настолько, — говорит Марья едва слышно. — Мы с Варей… в прадедушку пошли. Мама с папой… не настолько зрячие.

— Ясно.

— Что ясно?!

— Тихо, — говорю, — спокойно.

Есть у меня друг Витька Слободский, колдун-оперуполномоченный. Иногда звонит мне, когда помощь по моему профилю нужна.

От него я эту историю знаю.

Был случай: мужика машина сбила. Пьяный сдуру дорогу перебегал — ночью, в чёрной куртке и штанах. Водитель его не увидел. Да не в водителе дело. Сбитый встал из могилы, начал к людям приставать. Простите, да простите. Сам уже не помнил, у кого и за что ему прощение требовалось. Опасен не был. Застали его на улице, Витька вызвонил меня, я его быстро упокоил. Но перед тем Василич, полицейский ясновидящий, жмура допросил и рассмотрел получше. Витька напоследок выяснить хотел, за что ему прощение надобно.

Сработала у опера интуиция.

Сознался жмур в пяти изнасилованиях. Два дела тогда закрыли. Трое заявления не подавали. Как я теперь понимаю, неспроста его машина переехала. Сумел урод тронуть эринию-мстительницу, она его и прихлопнула — чужими руками, то есть колёсами…

А вспомнил я об этом потому, что одна из пострадавших, волшебница, тогда дара своего на время лишилась. Но там загадки никакой не было — те же самые депрессия и ПТСР. В клинике неврозов лежала, вылечили.

Если Варю изнасиловали… Возможно, больше всего на свете она хотела, чтобы никто этого никогда не увидел и не узнал. Особенно — родители и сестра. Всю свою могучую силу она вложила в это желание и закрылась так надёжно, что заодно закрылась от всего мира.

Это было бы логично, будь она волшебницей.

Но она ясновидящая.

Как можно изнасиловать ясновидящую?

Да, у ясновидения есть ограничения. Ясновидящие не могут читать людей, которых никогда не встречали, и вещи, к которым не прикасались. Вор может забраться незнакомый, убийство может быть случайным или в состоянии аффекта, когда убийца не понимает, что творит. Но насильник-то знает, что он собирается сделать.

Или всё сложнее? И ясновидение не так устроено? Я в даре этом слабо разбираюсь. Близких друзей или родственников-ясновидцев у меня нет. Двух Марий только знаю, и обеих — не больно-то хорошо.

Как бы так Марье намекнуть, чтоб она в истерику не впала?

— Марья, — говорю, — вы с родителями делали что-нибудь?

— Что?

— Откуда мне знать? Ты мне ответила, из-за чего с ясновидящей может такая беда приключиться. Значит, у кого-то такое уже было. Кто-то опыт имеет. Психические расстройства лечатся. В наше время и таблетки есть хорошие, и врачи толковые. Если у Вари депрессия случилась… ну, допустим, от несчастной любви, ей же сколько лет? Самый возраст, чтоб от любви загибаться…

У Марьи тоска на лице. Жуткая, жёлтая. Я аж замолчал.

— Депрессия у Вари, конечно, есть. Сейчас, — отвечает Марья. — Только не причина это, а следствие. А в чём причина — того никто не знает, не видит.

— Не может такого быть, чтоб никто в этом не разбирался, — говорю. — Давай, что ли, я поспрашиваю. У прабабушки, у шефа моего. Выйдем на профессоров каких, может, заграничных, если у нас нет.

Марья глаза прикрыла. Улыбнулась — так, что лучше бы не улыбалась.

— Спасибо, — говорит. — Только… без толку всё это.

— Нет-нет, — тут Ульяна привстала, кошку прижала к груди, — Маша, Николай прав! Нужно что-то делать!

— Ульяна верно говорит.

— Я думаю, вам надо поехать к Варе, — сказала Ульяна. — Просто взять и всем вместе поехать. Подарков ей привезти, обнять её, в кафе-мороженое сводить. Знаешь… мой дар хоть и называется «говорящая языками зверей и птиц», но ведь люди — те же звери. И людей, и мохнатых — всех одинаково надо обнимать, любить и кормить вкусным.

«Ох, девка», — думаю я.

У Марьи слеза по щеке…

И тут меня осенило.

Вспомнил я, о чём болтал мой клирик Серёженька, вечером того дня, когда последний советский экзорцист разделался с демоном мирового капитала.

Мы в сражении не участвовали. Мы в машине сидели и болели за Владлена Максимовича. Но перепугался Серёга как последний заяц. Потом от облегчения трепаться начал обо всём подряд. Я его затыкать не стал.

Что-то он нёс про какого-то завуча. Про братьев Кузнецовых в обличье воронов…

А, вот что!

Дар.

Его дар клирика.