Тим Вернер - Мы, монстры. Книга 3: Зверь [СИ]

— Не-прав-да, — с трудом процедил Нивен, перебивая.

— Ладно, — легко согласился Йен. — Через одну. Через одну драку я тащу тебя, полуживого, обратно. Может, научишься уже не лезть, куда не просят? Сидеть в сторонке, пока взрослые дерутся?

Он был зол, слишком зол. Конечно, он, как обычно, не читал нотации всерьез — просто издевался. Но сейчас Нивену вдруг показалось, что издевается он через силу. Что и говорит с ним через силу. И вернулся в принципе за ним, сделав над собой неимоверное усилие.

И голос все так же недобро звенит. В глаза, жаль, сейчас не получится заглянуть — упасть можно.

Но что-то случилось.

— Переживаешь? — Нивен через силу выдавил ухмылку.

Йен фыркнул.

— Просто не люблю таскать на себе лишнее. Даже такое мелкое. Уши перевешивают, а если вдруг ветер подует в лицо, то они, как паруса, надуются и ка-ак потащат!

— Отстань, — устало прошептал Нивен.

Потом. Он разберется, что случилось с его другом, но потом.

— О-о, — сочувственно протянул Йен. — Остроумное “отстань”! Значит, дело плохо… С другой стороны, твое остроумие не то, чтобы всегда блистает, скорее…

Он говорил что-то еще, но тишина снова побеждала. Удивительно — тишина наконец побеждала Йена. Нивен будто укутался в меховые накидки, весь, с головой — вокруг становилось тихо, тепло и мягко. Всё остальное вместе с бормотанием Йена — слишком далеко. И слишком спокойно здесь, чтобы туда тянуться.

Сосредоточиться на том, чтобы переставлять ноги.

Этого тоже не хочется, но еще меньше хочется сейчас падать. Потому что когда вернется мир, когда вернутся звуки, рыжий обязательно вспомнит ему каждый свой шаг с его бесчувственным телом на себе.

Что мир вернется — Нивен знал. Привык.

Он всегда возвращается.

***

Нивен враз потяжелел, обмяк, начал заваливаться.

— Эй! — обиделся Йен. — Я тут тебе говорю…

Стащил руку с себя, попытался привалить бесчувственное тело к дереву, но ушастый завалился на землю.

— Отлично… — пробормотал Йен. — Опять.

А потом услышал это — напряженный, судорожный вздох далеко впереди. Будто туда метнулся ветер над вершинами деревьев, упал там на тропу и удивился, что упал. Так удивился, что принял облик. И прерывисто вздохнул.

Йен со вздохом закатил глаза вверх — бесполезный жест, ветер-то уже был на тропе. Вытащил Весло, шагнул так, чтобы Нивен остался за спиной на случай, если на них нападет очередная жаба.

— Эй! — крикнул теперь вперед. — Выходи! Покажись! Не надо играть в прятки! Не со мной! Не сейчас!

И сам услышал, как глупо вышло. Как натянуто, до дрожи, зазвенел голос, и тому, кто там, впереди, могло показаться, что это от страха. Тот, кто впереди, не знает: Затхэ не боится — не умеет.

Затхэ не дружит. Затхэ не любит.

Затхэ только ненавидит. Ядовито, смертельно, страшно ненавидит. И убивать — это он умеет отлично. Порой даже лучше, чем шутить.

И теперь он помнит это. Он знает. Он чувствует.

Говорил ушастый, что надо почувствовать? Пожалуйста. Теперь — он чувствует.

Воздух метнулся к ним, прошелестел над деревьями, Йен вскинул голову, перехватил покрепче Весло, шагнул назад. Оно было почти над ним, а дальше отступать было нельзя — на ушастого наступишь.

Но вдруг оно тоже замерло.

Спрыгнуло на тропу в нескольких шагах от него.

И снова замерло.

Иная.

Как и все они — бледная, мелкая, угловатая. Слишком угловатая для этих мягких, кошачьих движений: острые черты, острые скулы, острый взгляд, а глаза — огромные, светлые, распахнутые так, будто удивилась. Что-то не то ожидала увидеть, девочка? Или они, ушастые, всегда так смотрят. Он-то не слишком их успел рассмотреть, когда в последний раз виделись. Он больше дрался. А потом бусы ел.

Девчонка выхватила стрелу, продолжая все то же стремительное плавное движение, набросила ее на тетиву, натянула.

“Давно что-то эльфов не били”, — подумал он с азартной злобой.

Та поглотила его почти полностью. Почти с головой. Чужая и своя одновременно. Стучала кровью в ушах, сбивала дыхание, сладким привкусом растворялась во рту. Еще одно движение к нему — и он ей шею сломает. А выстрелит издали — поймает и сломает стрелу. Потом — шею.

Как же глубоко ему плевать…

Она напряженно всматривалась, переводила взгляд: с него на лежащего за спиной Нивена и обратно.

“Нивен, — вспомнил он. — Нивен будет ругаться, если девке шею сломаю, тем более — если ушастой. Хоть и боится девок — а все равно за них ругается”.

Он прерывисто выдохнул, заставляя злобу отступить. Она наконец заговорила — ровный, нежный, звенящий голос. Как любимый ручей Тэхэ. Как отголосок смеха Ух’эра.

— Нивен, — сказала она.

— Ага, — кивнул Йен и небрежно махнул Веслом. — Вон он валяется. Отдыхает. Я ему передам, что к нему родственники заглядывали.

— Ты его убил? — ничего не изменилось в голосе, вопрос прозвучал все так же мягко. И так же резко контрастировал с пронзительным взглядом.

— Да он не… — Йен растерянно оглянулся на эльфа и не заметил, как девка приблизилась. А она вихрем пронеслась мимо, от нее пахнуло свежим и сухим: и дождем, и деревом, и цветами. Деловито оттолкнула его с дороги, а он так удивился, что даже не проткнул ее Веслом.

Только круто развернулся и вытянул руку с мечом — проткнет, если попытается навредить.

Она не пыталась: присела над Нивеном, но к нему не потянулась, просто присмотрелась и закончила фразу:

— … не дышит.

— С ним бывает, — пожал плечами Йен.

Иная обернулась — взметнулись светлые волосы — глянула в глаза.

— Ты шутишь? — вроде и удивилась, но как будто просто уточнила, все так же нежно и мягко. Продолжая при этом прожигать взглядом.

“Это какая-то общая эльфийская проблема, что ли? — подумал Йен. — Со взглядами? С интонациями? Они как будто не могу правильно попасть…”

— Да нет, — хмыкнул он. — Я серьезно. Он умирает и оживает, умирает и оживает, я поначалу переживал, а потом…

Она качнула головой, не дослушав, отвернулась и медленно, плавно — понимала, что теперь она спиной к Веслу, и каждое ее движение может быть последним — положила ладонь Нивену на грудь. Длинные белые пальцы едва заметно дрожали.

“Да она вся дрожит, — вдруг понял Йен. — Маленькая испуганная девчонка…”

***

Значит, ей не послышалось: лес действительно шептал его имя. Лес дышал им. Каким-то образом лес украл его дыхание, забрал себе. Но дыхание было все тише, и имя смолкало. Растворялось в лесных ветрах.

И теперь она сидела над ним, и не знала, что делать. Да и не над ним вовсе — не над тем, за которым пришла. Того существа, что она помнила, и впрямь уже не было. От него остались контуры, черты — слишком грубые, слишком человеческие, она и не заметила тогда, он будто небрежно вытесан из дерева, — а силы, что жила в нем, не было.