Роберт Блох - Рассказы. Том 3. Левша Фип. [Компиляция, сетевое издание]

— Что это? — спросил Левша Фип.

— Если ты использовал все коробки, чтобы приготовить еду для завтрака, — промурлыкал я, — тогда будь добр сказать мне, что ты взял для коробок, чтобы положить еду для завтрака?

— Очень просто, — сказал мистер Левша Фип. — Коробка для завтрака должна быть прочной и долговечной. Поэтому я просто предложил Герману Гормону сделать их из всех его старых «Рикис».

— Значит, ты…

— Именно. — Фип улыбнулся. — Мы сделали завтрак из коробок. И сделали наши коробки из спрессованных хлопьев!

Вы когда-нибудь отчаянно нуждались в еде? Готовы были пойти на все ради еды? Так случилось и со мной. И я пошел в ресторан Джека, чтобы поесть. Видите, как я проголодался так, что рискнул поужинать в забегаловке Джека. Потому что, как повар, Джек продвинулся в том, на чем остановилась семья Борджиа.

Но я сделал это. Заказал куриный ужин и съел его. Я как раз пробирался сквозь барабанные палочки, когда услышал кудахтанье. Это меня не удивило — по твердости цыпленка я легко мог поверить, что он все еще жив. Потом снова послышалось кудахтанье. Я вытер соус с глаз и посмотрела вверх.

Конечно. Вот он — высокий человек-небылица — Левша Фип. Лично и в новом костюме, как обычно. Очень веселая оранжево-зеленая палитра, которая подходит к его желтому галстуку, пурпурной рубашке и синим кругам под глазами. Иногда, когда я вижу Фипа, мне хочется быть дальтоником. И после того, как он заговорит, я хотел бы оглохнуть. Видит Бог, я уже немой — от того, что слушаю его.

Ну раз здесь Левша Фип, я должен был извлечь из этого максимум пользы.

— Привет, Боб, какие дела? — приветствовал он меня.

— Садись, — пригласил я. — Я как раз заканчиваю ужин.

— Ты что, курицу собираешь? — спросил он.

— Она слишком мала для стервятника, — ответил я. — А как насчет крылышек?

— Крылышки? — Левша Фип поднял брови. — Это все не то!

— В чем дело, ты не голоден?

— Абсолютно. Но, пожалуйста, никаких крылышек!

— В чем дело? — допытывался я. — Тебе не нравятся куриные крылышки?

— Дело не в том, что я не люблю крылья — я просто ненавижу их, — объяснил Фип. Каждый раз, когда я думаю о них, я думаю об Артуре. И каждый раз, когда я думаю об Артуре Артуре, я думаю о веревке. И каждый раз, когда я думаю о веревке, я готовлюсь повеситься.

— Почему, что случилось? — мне следовало бы подумать, прежде чем задавать этот вопрос.

Левша Фип перегнулся через стол и потряс перед моим лицом грудной косточкой.

— Это очень кровавая история, — прошептал он. — Это сказка, которая непременно заставит тебя побледнеть и испугаться. История проклятия.

— В другой раз, Левша, — поспешно сказал я. — Сейчас я полностью занят. Я на пределе своих возможностей.

— Ты на пределе своих возможностей? Подожди, пока не услышишь о веревке, на которой висел мой приятель.

— Позже, — взмолился я. — У меня свидание.

— Скажи ей, чтобы подождала, — рявкнул Левша Фип. — Ты должен знать, что случилось с моим приятелем.

— Неужели? — сказал я.

А потом, когда Левша Фип толкнул меня обратно на сиденье и крепко схватил обеими руками, я понял, что должен. Левша Фип открыл рот, я открыл уши, и история началась.

На днях я вдруг просыпаюсь с ужасным желанием съесть немного фруктов. Естественно, одевшись, я иду по улице в таверну. Естественно, нет лучшего места, чтобы найти фрукты, которые я жажду — например, вишни на дне коктейля Манхэттен и лимоны в бокале Тома Коллинза. Иначе я редко захожу в таверну, если, конечно, не хочу выпить.

Как бы то ни было, заглянув в это алкогольное царство, я просто подхожу к бару, когда замечаю своего старого приятеля. Точнее, он замечает меня — с парой капель из стакана, который держит дрожащими пальцами.

— Привет, Артур, — удивленно говорю я.

— Ох, стрясите с меня карманные деньги и назовите банкротом, если это не Левша Фип! — вопит эта личность. — Выпей, чувак! Давай, приятель.

Я неодобрительно на своего приятеля Артура и вижу, что он не совсем в лучшей форме. Откровенно говоря, у него три простыни и наволочка на ветру. Бармен, очевидно, согласен со мной, потому что внезапно наклоняется и хлопает Артура по плечу.

— Артур, — говорит он, — почему бы тебе не пойти домой? Ты пьян.

— Дай мне еще выпить, — настаивает Артур.

Бармен пожимает плечами.

— Слушай, мой мальчик, — говорит он, — зачем ты вообще напиваешься?

Артур усмехается.

— Ты поставил передо мной двенадцать стаканов виски, а потом спросил, почему я напиваюсь? — он саркастически вскрикивает. — Точно так же ты можешь отрезать мне голову и спросить, почему у меня идет кровь.

Я высовываю язык при этом разговоре.

— Артур, — говорю я ему, — бармен прав. Ты хороший репортер, не так ли? Зачем тратить время, слоняясь по тавернам? Ты выглядишь как тряпка.

— У меня две причины, — вздыхает Артур. — Первая — это мое имя. Артур Артур! Можешь ты вообразить себе имя Артур Артур! С такой фамилией я должен жить на вилле и съесть тутти-фрутти, пока я не получу пулю в висок! Ненавижу свое имя, но каждый день мне приходится видеть его в газете, ведь я автор сюжетов.

— Но ты пишешь хорошие статьи для газет, — утешаю я его.

— Я подхожу к этому, — стонет Артур Артур. — Вот вторая причина. Какое-то время мне везло — много несчастных случаев, утоплений, убийств — все, о чем только можно мечтать. Но что произошло на этой неделе? Ничего! Даже ни одного завалящего убийства! Говорю тебе, меня тошнит от тишины и покоя в этом городе.

Он смотрит на меня.

— Дай мне туловище! — умоляет он. — Только один торс! Воткни в него несколько ножей. Заверни в коричневую бумагу и оставь на вокзале, чтобы копы нашли. Это все, о чем я прошу!

— Прости, Артур, — говорю я ему. — Мне очень жаль, но у меня нет запасного туловища.

Артур Артур игнорирует меня и продолжает:

— Сегодня утром мой редактор дал мне задание спуститься вниз и встретиться с клиентом, прибывшим на «Лейкемии» или каком-то подобном судне. Этот тип — какой-то индуистский факир, приехавший на встречу с Эйнштейном по поводу теории относительности. Только представь! Я, первоклассный журналист, получаю такое задание! Этот индус, это же не Марлен Дитрих. Ты можешь представить, как я беру интервью у какого-то коричневого карлика в банном полотенце и болтаю с ним на старом добром хинду?

Артур делает еще глоток. Я хлопаю его по плечу.

— Ты не должен быть таким чувствительным, мой мальчик, — говорю я ему.

— Все художники чувствительны, — ворчит Артур. — Дайте мне хорошее убийство!

— Подожди, может быть, завтра тебя убьют, — утешаю я его. — Мы не можем убивать, когда захотим, понимаешь?

— Ну, я хочу сейчас, — настаивает Артур. — Ты не знаешь, что со мной. Я должен.