Николай Ободников - Viva Америка

Только Лесли был доволен — он бодро выпил и радостно сел на свое место, — тогда как Фуз беспомощно посмотрел сначала на него, а потом на морщившуюся Козетту.

— Я думал, русские — мастера говорить тосты! — растерянно протянул Фуз.

— Только когда мы сами этого хотим, — отмахнулся я, смакуя оставшееся после водки и капусты послевкусие. — Хочешь развлечений, Фуз? Тогда можешь продемонстрировать свой чрезвычайно опасный и сложнейший трюк с кукурузными палочками и ноздрями, который ты так усердно рекламировал на допросе! Что, нет? Так и думал.

Смутившись, Фуз могучим залпом осушил свой бокал пива, гулко сел и тоже принялся за еду.

Следующие несколько минут мы в молчании чавкали, хрустели, отдувались, наливали еще, прели от выпитого и одобрительно мычали. Спустя какое-то время по нашим лицам разлилось сытое и глуповатое блаженство, помноженное нашими усилиями на крепость употребляемого алкоголя. Даже Фуз, старательно избегавший мясного и мучного, выглядел довольным.

Неожиданно благодушную тишину нарушил икнувший Лесли: он вынул откуда-то дневники и со злобным хихиканьем потряс ими над своей вспотевшей залысиной.

— Вот подлинная история «страны — величайшего эксперимента»! — обвиняюще воскликнул он, убирая дневники обратно. — «Град на холме» — просто инкубатор для «союзных инопланетных организмов»! И какое теперь будет оправдание для американского экспансионизма?!

— А никакого! — усмехнулся я, пытаясь поддеть вилкой брусничку. — Его-то и раньше никогда не было!

— «Отрицание американской исключительности означает по сути отрицание сердца и души этого народа» [45] Фраза принадлежит некоему Майку Хакаби — консерватору, американцу и неинтересной для нас личности. , — напыщенно процитировал Фуз, помахивая мясом краба. — Третий Рим, Мулунгу мне в зад!

— Эй! «В зад» — моя фразочка, Тапиока! — недовольно одернула его Козетта. — А со своими фразочками делай что хочешь — хоть на туалетной бумаге издавай! И людям приятно, и тебе критика!

— А забавно: оказывается, всё-таки не боженька в итоге благословил Америку, — заметил я и зачем-то кивнул бутылке водки, словно ища ее солидарности.

— М-м-м! — одобрительно промычал Лесли, набивая полный рот свиных ушей.

— Интересно, а с остальными странами тоже так?.. — вдруг шепотом спросил Фуз и испуганно вытаращил полупьяные глаза.

— Только не с Россией! — сурово отрезал я, а заодно так же сурово отрезал себе сыра.

— И не с Францией! — возмущенно фыркнула Козетта, попав кусочком калиссона Фузу на лысину.

— Фатерлянд выше этого! — оскорбленно взвизгнул Лесли и гордо вскинул подбородок, измазанный в жире от колбасок.

Фуз задумался, так же задумчиво откусил от яблока и сочно прочавкал:

— Да уж… мнм… за Россию… хрм… никто бы и не взялся — даже этот Кохт.

— А может, он просто привереда, предпочитающий определенный сорт людей, а? — иронично предположил я, слегка задетый замечанием Фуза. — Да у него от русских, уверен, зад жжет и слипается!

— О-ля-ля! Да от русских у всего мира зад жжет и слипается! — звонко рассмеялась Козетта и игриво бросила в меня шкурку от лимона.

— «И нет истории темней, страшней, безумней, чем история России» [46] Грозная цитата из поэмы М. А. Волошина «Россия». Даже как-то боязно что-либо еще писать… , — многозначительно добавил Лесли на русском языке с едва заметным акцентом.

Козетта и Фуз согласно закивали.

— Да вы издеваетесь, что ли?! — возмутился я, поперхнувшись водкой. — Божья роса мне в глаза! Вы что, все поголовно изучали русский язык?! Ладно, посмотрим, проходили ли вы это ! — И я с чувством продекламировал свою любимую эпиграмму Лермонтова.

— Ха! Как раз про вас! — весело захохотал я, победно поглядывая на остальных.

— Алекс, а угости нас еще каким-нибудь стихотворением на русском, а? — настырно попросила Козетта. — В России ведь даже медведи изучали классиков! А ты-то уж точно своих косолапых собратьев на полступени по развитию обгоняешь!

— Спасибо, — процедил я, торопливо придумывая ответную колкость.

— Это верно, культура России богата на литературные самородки мирового масштаба, — неожиданно поддержал Лесли Козетту. — Ржаной Алекс! Крупица одного из этих самородков будет как нельзя кстати для отверженных и угнетенных правительством! Хих-хи!

— Многие агенты легкомысленно пренебрегали курсом «Русская классика как основной признак населения России» — но только не я! — с готовностью заявил Фуз, тихонько качая кегом из-под пива кисти.

Я хотел было отказаться, но гордость за Отчизну и водка легко сломили мое сопротивление.

— Хорошо. Вот одно, — произнес я и откашлялся.

Я выдохнул и удивленно обнаружил, что расчувствовался.

— Не бывать Кохту на Руси, — шепотом сказал я и налил себе еще.

— Хорош стих! И прочитал красиво — с надрывом! — радостно хихикнул Лесли. — Даже футболку на себе чуть не порвал! Хих!

— Пф! — пренебрежительно скривилась Козетта и с вызовом объявила: — А теперь, господа, мой ответ уроженцу снегов и коррупции! — И она, вскочив, начала без предупреждения что-то декламировать.

Это было какое-то стихотворение на французском, и от этого Козетта и ее родной язык были еще восхитительней. Читала Козетта с дрожью — влюбленно, позабыв себя, восторженно. В какой-то момент в ее радужно-зеленых глазах вспыхнули искорки слез, и я почувствовал, как безнадежно погружаюсь в эти два изумрудных пруда, страстно надеясь сгинуть в их пронзительных водах. Неожиданно в чтении Козетты послышались тревожные метания, исцеляющая боль и раскаленная слезами надежда. И она, заканчивая чтение, с криком порвала на себе майку.