JK Светлая - Змееносец. Легенда о летящем змее

Он в ужасе, словно бы в страшном сне, видел, как вверх сама — сама! — поднялась его рука и сделала жест рубить подпоры.

И перед глазами замелькало.

«Я думала, что вы талантливый творец, а оказалось, что вы лишь старательный ремесленник».

«Этот ремесленник любит вас, мадам».

Когда это было… что это было? Морозный запах и звуки дульцимера. И сорванный с губ запретный поцелуй…

«А если у меня нет сил уйти от вас? Как мне быть, моя госпожа? Как мне быть, если даже с этими канцонами, я жив только подле вас, когда дышу с вами одним воздухом?»

«Я не знаю. Я не знаю, как вам быть. Я не знаю…»

Ее голос… И кошелек, который она вышивала… Изрезанный ножницами… Такой же, завершенный, после был подарен ему. Он помнил. Тот кошелек всегда висел у него на поясе.

«Вы любите меня, хоть и не произнесли этого слова ни разу».

«Слова… как много значения вы придаете словам».

Она не позвала его в ту ночь, и утро встречал он на ее пороге. Там же он готов был провести всю свою жизнь. Потому что другого места у него быть не могло. Только возле нее. Только возле нее одной.

«Довольно, мадам! Собирайтесь. Мы едем в Конфьян нынче же».

«Я никуда с вами не поеду».

И все-таки он забрал ее домой. Домой! В Конфьян!

И там она стала его женой еще до наступления заката.

Воспоминания наслаивались одно на другое, превращаясь в жизнь, превращаясь в свет, возрождая к жизни его самого. Рождение сыновей… Материнская брошь с розой… поездка на Инцитате, когда он до конца уверовал в истинность ее любви… Он знал, что снова может дышать. Он знал, что переступил черту, отделявшую белое от черного. И вернулся в мир живых — к ней.

В этот момент раздался треск подпор. Разбойники работали топорами.

Серж де Конфьян вздрогнул, приходя в себя. Катрин… Катрин! Катрин!

Он пытался кричать, чтобы прекратили рубить веревки, но из него не вырывалось ни звука.

Он пытался бежать к ней, чтобы снять ее с помоста. Но ноги были будто прикованы к этой проклятой земле.

Катрин!

Если бы мог он вгрызаться в землю — вгрызался бы.

Если бы он мог взмыть в воздух — взмыл бы.

Но вместо этого стоял и смотрел на происходящее спокойно, неподвижно. Только взгляд метался пойманной птицей. Но Катрин не видела этого взгляда. И никогда не увидит. И через какое-то мгновение все оборвется.

Подпоры рухнули.

Его сердце остановилось. Жар ладоней сменился холодом. И он молился о том, чтобы сердце не вздумало возобновлять свой ход. Пусть бы молчало. Отныне и навсегда. Потому что жить без нее он не станет.

Ее тело на мгновение повисло в воздухе. И он сам начал задыхаться. Пусть только хрустнут позвонки. Пусть только не от удушья. Пусть ангелы заберут ее на небо. Пусть ей больше никогда не будет больно. Пусть больно будет только ему.

И вдруг страшный треск зазвучал под небом вместе с криком воронья, взметнувшегося куда-то испуганной стаей. Сук многовекового дерева рухнул вместе с телом повешенной на нем женщины.

— Катрин!!! — раздался над горами его крик.

И, словно освободившись, маркиз де Конфьян бросился вперед, к бревнам разрушенного помоста, где под огромным суком была погребена его собственная жизнь.

30 декабря 2015 года, Париж

Картинки в телевизоре изменялись каждую секунду, издавая булькающие звуки, — принц Мишель сосредоточенно нажимал кнопки пульта. Маркиз Серж не менее сосредоточенно разглядывал елку, установленную на тумбочке. Он подходил к ней то слева, то справа, предпринимая безуспешные попытки дотянуться до гирлянды, подмигивающей ему разноцветными лампочками. Поль с дивана наблюдал за потугами мелкого трубадура, медленно покачивая Клода, норовящего захныкать, и вяло размышляя о том, какого дьявола елка, которую нарядила Лиз, белого цвета. Поседела она, что ли?

— Вот и я могу в скором времени поседеть, если к нам еще кто-нибудь припрется, — мрачно сообщил Поль Клоду и вздрогнул, услышав звонок.

С рыжим маркизом на руках он поплелся в коридор и распахнул дверь.

На пороге стоял высокий почтенный господин в летах, с убеленными благородной сединой висками и сердито сопевший носом.

— Поль предположительно Бабенберг? — сухо осведомился он.

— А вы предположительно кто? — поинтересовался Поль.

— Я определенно отец женщины, с которой вы живете, — заявил он, решительно проходя в квартиру. — Что за ребенок? Ваш?

Мужчина кивнул на Клода.

— Наш! — не менее решительно вслед за ним отправился Поль.

Из кухни показалась голова Лиз, она тихо ойкнула, помахала папе ручкой, сказала:

— Salut, papa!

И снова скрылась.

Papa тихонько булькнул и снова посмотрел на рыжего младенца. Открыл рот, чтобы что-то спросить, но в этот момент из гостиной задом наперед выполз маркиз, тащивший за собой гирлянду. Увидев новое лицо, он радостно засунул одну из лампочек в рот.

— Серж! — вскрикнул Поль и посмотрел на предполагаемого тестя. — Ну что вы стоите, как статуя нераскаявшегося грешника? Заберите у него лампочку!

Степенный господин, а попросту месье де Савинье, медленно кивнул, тут же спохватился и бросился к ребенку. Через мгновение он уже усердно боролся с юным маркизом, гирлянду отдавать не желавшим.

— А этот чей? — в ужасе спросил он.

— Наш! — ответил Поль. — Послушайте, месье. Так не пойдет. Возьмите Клода, а я займусь Сержем.

— Вы рехнулись? Я его и в руки-то взять боюсь.

Месье де Савинье совершенно позабыл, что вырастил троих детей.

— Не бойтесь! Вы же мужчина.

Поль вручил ему младенца и склонился над Сержем, разжимая его пальцы, вцепившиеся в провод. Ему это удалось, и он стал сматывать гирлянду, которая поддавалась плохо. Не успев задуматься почему, он ошалело уставился на въезжающего в коридор принца, держащегося обеими руками за конец гирлянды.

Месье де Савинье икнул, глядя на светловолосого мальчонку. Потом беспомощно посмотрел на Поля. Открыл рот, чтобы что-то спросить. Но, видимо, передумал и закрыл его. И потом схватился свободной рукой за сердце.

Лиз, удачно рассчитавшая на кухне время, выскочила со стаканом воды, в котором шипела таблетка Донормила.

— Уже бегу! — бросила она на ходу. Забрала у отца Клода и сунула ему в руки стакан.

Месье де Савинье шумно глотнул содержимое, поморщился. И наконец, спросил почти совсем не грозно:

— Обезьянка… Чьи все эти дети?

— Наши! — уверенно заявила Лиз.

После этого он в очередной раз схватился за сердце и медленно сполз по стене на пол.

— То есть временно наши. Конкретно сейчас наши. Но все еще может десять раз измениться! — пропищала она, прижимая к себе Клода.

Поль хмуро смотрел на отца Лиз. Ему определенно не нравились ни его тон, ни, тем более, его обращение.

— И кого это вы обезьяной обзываете, а? — поинтересовался он.