Луковый король

Тело Тадеуша пустым мешком полетело обратно на пол, а хозяин вылетел пулей из комнаты. Панёнок поморщился от боли, сопровождавшей жёсткое приземление.

- Принесите водички. Умираю!

Но никто не бежал к нему подобострастно с полным ковшичком. Только какие-то крики отдалённые доносились с улицы. Потом загремел мотор танка.

- Папа! - Тадеуш подскочил на ноги и, преодолевая слабость, бросился к подоконнику, все ещё плохо владея телом.

По дороге он два раза упал, но боли не чувствовал совершенно. После нескольких попыток ему удалось раскрыть окно, справившись с непослушной щеколдой.

- Папа!

Поздно. Танк уже выезжал за ворота. Валуй и ещё несколько вооружённых дикарей стояли на броне, готовые помогать хозяину совершать акт отмщения. Любой ценой.

- Папа!

Набросив грязную рубаху на тело, Тадеуш выбрался наружу и обомлел: такого садоводство «Витязь» не помнило со дня своего создания — чтобы настежь были распахнуты ворота, оставленные совершенно без охраны. Перепуганные до смерти дикари-огородники попрятались на грядках и в хозпостройках. Все сторожа, видимо, уехали с паном Адамом. Естественно, кроме тех, кто был прикован к пулемётам на вышках, или сидел на цепях по периметру. В этот момент Тадеуш понял, что никто, кроме него, не закроет ворота. Никому, кроме него, это не по силам.

Когда ему, наконец, удалось разобраться с затворным механизмом и привести его в действие, он провалялся целый час в тени, вылив себе на голову ведро воды и почти столько же выпив. Иногда он, пересилив себя, вставал только для того, чтобы подойти к тому месту в ограде, с сеткой, и проверить, не возвращается ли отец.

- О, боже! - причитал он. - Зелье ваше поганое! Пропадите вы пропадом!

Затем, в одно из редких мгновений умственного просветления, до Тадеуша донеслись звуки отдалённой канонады, и он беспомощно заплакал, уже ни на что хорошее не надеясь. Пан Адам рассердился не на шутку, и теперь бедным дикарям доставалось за то, что посмели помочь (нет, только возжелали) барскому сыночку. Не зря старик-вождь не хотел слушаться дочери. И вот теперь где-то там, в лесу, под пулемётными очередями, под ударами пушек, бегали обезумевшие от страха дикари и среди них — его Соня. Милая, единственная...

Тадеуш то порывался куда-то бежать, то садился в бессилии. Куда? Зачем? Как он может помешать судьбе творить неизбежное?

Но и канонада, в конце концов, затихла — не могла же она продолжаться вечно. И патроны иногда кончаются, и силы. И человеческие жизни.

Тадеуш вышел к воротам встречать отца, едва завидел вдалеке знакомую глыбу танка, медленно катившую по полю. По бокам шагали прирученные дикари их садоводства. А впереди процессии шёл Валуй, несший на своих могучих руках тело пана Адама с торчащим из груди обломком копья. Он остановился, не доходя до ворот метров двадцати, аккуратно положил тело на землю, и Тадеуш побежал к ним навстречу.

- Папа, прости меня! - прошептали его губы, когда он склонился над уже остывшим покойником, но тот оставался безмолвным.

Теперь навсегда.

Глава 12

Длинная вереница танков, бронетранспортёров и самоходных гаубиц вытянулась чуть ли не на километр. Они торжественно и плавно двигались в сторону Упокойного Холма, где уже была вырыта могила, и пастор Хром, наряженный в ритуальные траурные одежды, стоял возле открытой ямы с томиком Библии в руках в ожидании прибытия тела усопшего. На повозке, прикреплённой к головному танку, которым управлял Валуй, возле гроба сидел убитый горем Тадеуш. Вооружённые дикари «Витязя» бежали по бокам каравана, готовые в любую минуту отбить атаку, если она вдруг произойдёт. Но никто на них не нападал. Возможно, враги сами сейчас зализывали раны и хоронили своих погибших, а, может, и просто соблюдали неписаный кодекс чести.

Печальная процессия взяла холм в кольцо. Садоводы, а также их жены и дети выбрались из тяжёлых военных машин и собрались в тени раскидистого дуба, чтобы почтить память пана Адама своим участием в панихиде. Пастор Хром начал проповедь и молитву, что продолжалось немногим более часа. Затем гроб с телом опустили в яму, и Тадеуш согласно древнего обычая бросил первую горсть земли. Его глаза были абсолютно сухими. Держался он ровно, и только взгляд его, пустой и отрешённый, мог многое рассказать о том, что он пережил в эти дни.

Садоводы один за другим прошли мимо не него, произнося слова соболезнований и утешений, и процессия двинулась в обратный путь — к знакомому дому с новым молодым хозяином в нём.

На поминках пили кисель и говорили речи, вспоминая, каким отважным, добрым и рассудительным был пан Адам. Как он рачительно хозяйствовал в своём садоводстве. Как чтил законы и устои. Высказывались о его лепте, которую он внёс в дело землепользования.

- Никто, кроме него, не умел так предсказывать погоду, - вспомнил пан Виктор. - Если скажет, что завтра дождь, то скорее солнце встанет с другой стороны, чем не сбудется его прогноз.

- Что там завтра? - поддержал его пан Тарас. - Он и на год вперёд предсказывал. Холодная ли зима будет. Или дождливая осень. Не помню, чтобы хоть раз не сбылось.

- А я помню, - позволила себе слово пани Агрепина. - Как он не побоялся выбежать зимой из дома в одном исподнем, чтобы перекрыть воду. Когда шланги под землёй полопались от сильного мороза.

- Было дело, - подтвердил пан Филипп. - А мы с ним ещё в школе как-то попали в передрягу. Впрочем, - замялся вдруг он. - Оно, может, и не к месту сейчас о таком вспоминать.

- Отважный был человек!

- И с дикарями у него разговор был короткий! - грозно пробасил пан Рауль.

Все замолчали при упоминании дикарей — в доме повешенного, как гласит народная мудрость...

Чем неизбежнее надвигался вечер, тем беспокойнее становились садоводы. Была, была одна интрига, которая к поминкам имела отношение весьма косвенное. Но без её разрешения, отсюда бы никто не ушёл. И вот, наконец, все замерли, когда пан Филипп приблизился к скорбящему Тадеушу.

- Отныне ты сам себе господин, - сказал он сироте. - Никто не волен тебя дальше держать взаперти. Вот твой ключ — поступай с ним, как знаешь. Со своей стороны хочу заверить, что моё слово остаётся в силе.

- Да, да, - спохватился новоиспечённый пан.

Он отцепил изящный ключик Джу от отцовского пояса, который теперь носил постоянно сам, и протянул его пану Филиппу. Плохо скрываемая досада прокатилась по лицу родителя бывшей невесты.

- Надо ли это так понимать, что помолвка расторгается вами, глубоколюбимый пан Тадеуш? - спросил он обиженно, хотя ответ был и так ясен.

- Эта затея с самого начала была обречена на провал, - молвил совсем тихо Тадеуш, заставляя уши присутствующих напрягаться. - Так не лучше ли сразу отказаться от бесполезных надежд? И для моей, и для вашей же пользы.