Луковый король

Жених не оплошал, и через мгновенье она оказалась в его руках, все ещё испуганная, правда, и удивлённая. Племя огласило окрестности воем. Множество рук с опасными копьями взметнулись вверх.

- Иди, - сказал вождь. - Она тебе показывать.

Соня взяла его за руку и повела за собой, словно ей ещё вчера было известно в точности, что да как между ними произойдёт. Пройдя шагов триста, они очутились на поляне, где стояло конусообразное жилище, наскоро слепленное из сосновых и ольховых ветвей. Соня откинула полог, служивший защитой от лесных насекомых, и они ступили внутрь.

Ничего, кроме унылой лежанки, устланной звериными шкурами, здесь, конечно, не было. Коптил небольшой факел, прикреплённый к стене шалаша. Соня, кажется, начала приходить в себя. Она улыбалась и строила Тадеушу глазки. Потом села на лежанку и похлопала по ней ладонью.

Он сдвинулся с места, намереваясь принять её приглашение, но вдруг резко остановился.

Идиот! Как же это он, обладая теперь ключом, забыл снять с себя проклятую железяку? Да нет, не забыл. Это Провидение ведёт его. Ведь именно так и нужно было поступить: снять латы в присутствии невесты. А её латы, кстати, где? Чёрт! Она же дикарка. У них нет и не может быть этих условностей.

- Я сейчас! - сказал он и стал раздеваться.

Он с трудом отыскал на связке заветный ключ, дрожащими руками отпер замок. Латы с грохотом повалились на земляной пол юрты.

- Вот! Теперь я твой весь!

Его так и подмывало посмотреть, что же у него находится там, внизу живота, но он пока боялся. Зато за него это сделала Соня.

- Ого! - сказал она и сама стала проворно разоблачаться, скидывая с себя вместе с одеждой и всякие диковинные украшения, видимо, положенные ей по статусу.

Тадеуш сделал несколько шагов ей навстречу, самых долгожданных, наверное, в его жизни. И ночь проглотила их без остатка.

Глава 14

Солнечный луч коснулся лица Тадеуша, вынудив открыть один глаз. На втором покоилась Сонина рука. Он осторожно снял её и перенёс в сторону.

В дневном свете её голое тело было ещё более соблазнительным, и непривычные запахи её смущали его всё меньше, но что-то тревожное нащупал он в своих утренних мыслях. Что-то отнюдь не радостное.

Совершенной ли была их первая ночь, он не мог сказать. С чем сравнивать? Наполненной новыми ощущениями — да. Сдобренной долгими удовольствиями — безусловно. И Соня старалась ему угодить, демонстрируя... Умение, что ли. У неё хорошо получалось. Это ли было той занозой, в сердце с которой он проснулся? Да не может этого быть! Он современный человек и совсем не ханжа. Тогда что? Перспектива прозябания в шалаше всю оставшуюся жизнь? Теплее. Но всё равно не то. Вероятность того, что он не уживётся с дикарями и не примет их устоев? Возможно. Но было и что-то ещё.

Что же?

Ты никогда не простишь себе предательства памяти своего отца, сказал он себе. Дерево, лишённое корней, не устоит и при малом ветре. Ты можешь сколько угодно ненавидеть то, как живут садоводы, но просто так бросить оставленное тебе наследство, перечеркнуть нажитое отцовскими руками и умом — это предательство, слабость, и подлость. И это так же гадко, как и проклинаемая тобой жестокость садоводов по отношению к дикарям. Или заскорузлые полесские обычаи.

Ему нужно немедленно появиться в садоводстве хотя бы для того, чтобы убедиться, что всё в порядке. Отдать последние распоряжения... Рабам? Да, его рабам. И посидеть в одиночестве, наедине с мыслями. А потом он вернётся сюда и заберёт Соню с собой. Тихо, без шума, вопреки данному обещанию. Но лучше уж нарушить слово, данное дикарю, чем предать свой собственный род.

Быстро же сбывалось пророчество пана Рауля.

Он не стал будить Соню. Без суеты оделся и крадучись выбрался из шалаша наружу.

Никто их не стерёг. Не подслушивал их любовных игр. Чуть поодаль резвились два дикаря, награждая друг друга тумаками — совсем, как панята в школе. Вождь сидел возле тлеющего костра и, казалось, ждал его прихода. И отчёта.

- Мне нужно сходить домой, - сказал Тадеуш. - Взять ещё лука. Ну, и по мелочи там.

Вождь покивал головой, давая своё согласие, но не глядя собеседнику в глаза.

- К обеду я вернусь. Самое позднее — вечером. До темноты.

Вождь молчал.

- До вечера, - бросил Тадеуш, удаляясь.

Какое-то время ему казалось, что за ним следят, и он нервно оборачивался, но потом рассердился на себя за презренное малодушие, и зашагал быстрее, не глядя даже по сторонам.

Его ждали радостные слуги. Никто не воспользовался предоставленной возможностью и не покинул садоводства. На грядках работали. На вышках стерегли. Валуй следовал за Тадеушем повсюду, готовый, как всегда, исполнить любой приказ, и неподражаемо довольный.

Тадеуш с нескрываемым удовольствием помылся в ванне. Наверное, впервые в жизни. Потратил на это дело больше часа. Тщательно соскрёб с себя лесную грязь и чужие запахи. Облачился в свежевыстиранный халат. Попил чаю на кухне в компании Валуя. Даже плеснул ему немного в чашку от избытка нахлынувшей щедрости.

- Запрягай танк! - наконец, посчастливилось услышать начальнику охраны «Витязя».

Тадеуш знал, что у отца в специальной кладовой хранятся запасные латы, и он без труда их раскопал среди прочих вещей. Надел на прежнее место и замкнул на ключ. Натянул поверх атласные штаны голубого цвета.

- В «Пламя»! - крикнул он Валую.

Их будто бы ждали. Сам пан Филипп вышел встречать его у ворот снаружи садоводства. И жена его. Только не было с ними Джу. Ах, да! Она же в школе. Малолетка.

- С какими радостными вестями к нам? - добродушно осведомился хозяин.

Вместо ответа Тадеуш протянул ему стильный позолоченный ключик.

- Что это? - удивился пан Филипп — настала его очередь направлять и контролировать ход событий.

- Возвращаю то, что по праву принадлежит вам, и прощу прощения за безобразную мальчишескую выходку.

Пан Филипп повернулся к супруге.

- Видишь, какие правильные слова он говорит. Как ловко перекладывает вину с себя на трагические обстоятельства и несовершеннолетний возраст.

- Я не ловчу. Я действительно раскаиваюсь. И прошу руки вашей дочери.

- И это после того, - продолжил разговор с супругой пан Филипп. - Как его бесстыдное тело, ещё, наверное, не остыло от бдений прошлой ночи. От буйных ласок животного, завладевшего его душой.

- Я снова в латах! - крикнул Тадеуш и приспустил штаны.

- И это тоже похвально. Но позвольте спросить вас, молодой человек, с которого раза в вашем фантастическом мире принято считать честь поруганной, и совесть потерянной? У вас там, может быть, и смерть наступает раза с десятого? Когда захочется лично вам. Пускай. Мы в ваш монастырь с нашим уставом не лезем. Но и в нашем новые порядки наводить не позволим. На вас теперь не сакральные латы, а обычные железные трусы! Носите их на здоровье.