Екатерина Лесина - Провинциальная история [СИ]

Вновь зазвенела деньга.

Да и появилось ощущение, что теперь-то он, Емелька, человек. Его уважали, не сказать, чтоб кланялись, не принято было средь тех людей спины гнуть, но и без надобности.

Когда все полетело?

Когда в том доме, что на Черемуховой улочке, хозяин поднялся? А следом и хозяйка крик подняла? То ли силенок своих Емелька не рассчитал, то ли не увидел артефакту какого, который семейство берег… берег да не сберег. Кружалый их кончил, что хозяина — а нечего хвататься за сабельку, коль владеть не умеешь, что хозяйку, которой сперва попользовались, раз уж вышло так, что прочих, кто в доме нашелся.

Кружалый-то что? Дикий человечишко…

Емелька тогда и ждать-то не стал, только увидал кровушку и безумие в глазах того, с кем не единожды на дело ходил, так и бочком, бочком, а выскользнул. Кинулся прочь, понимая, что этакое-то дело без высочайшего внимания не останется. Это Кружалый с подельничками, такими ж лихими да дурноватыми, может думать, будто бы он умнее прочих, что скроется, что не найдут…

…нашли.

Трех денечков не прошло, как всех повязали да на дыбу спровадили, допрашивать. Тогда-то и понял Емелька, что и за ним придут в скорости. Небось, на дыбе Кружалый молчать не станет, все-то расскажет, как Емелька замок снимал, как собак морочил, как охранки распутывал.

А стало быть…

Стало быть, отправится и он на Потешную площадь мукой телесной народ веселить и справедливость восстанавливать. Первым желанием было бежать, но понял: поймают. Он-то кто? Слабосилок, не чета магам государевым, от которых и куда как сильнейшие умельцы не уходили.

Кинулся в ноги боярину, как некогда, винясь да клянясь, что уж на нем-то крови нету.

Рассказал.

Когда Козелкович от так от спрашивает, в глаза глядючи, то рассказывать приходится все, ничего-то утаить не выходит. Емелька и выложил… и про покражи, и про игру, про кабак, про девок… про многое. Плакал крепко, клялся-божился, что никогда-то боле.

Надеялся, поймет.

Боярин-то, чай, не старая боярыня, отходчивый.

И внове свезло… только это теперь-то Емелька понимает про везение. Мог бы и просто голову смахнуть или чего еще, но сдержался. Глянул хмуро, покачал головой:

— А я тебе верил. Думал, приказчиком сделать.

Ёкнуло сердце.

И Емелька вновь рот открыл, да только не смог и слова вымолвить.

— В солдаты пойдешь, — Козелкович отвернулся. — По-хорошему надо бы тебя отдать, чтоб судили, как по Правде положено, но имя родовое трепать станут. Еще приплетут чего… поэтому в солдаты пойдешь.

В солдаты Емельке не хотелось.

Впрочем, на Потешную площадь, где, как кухарка сказывала, уже свежие плахи ставились, хотелось еще меньше.

— Верой и правдой отслужу, — попытался было сказать Емелька.

— Куда ж ты денешься, — Козелкович дернул головой. — Отслужишь…

И самолично заклятьице бросил.

С-скотина.

Нет, сперва-то Емелька даже тихо радовался, что спасся, что теперь-то его, присягу государю-батюшке принесшего, даже если отыщут, то всяко забрать не смогут. Клятву-то он на десять год принес.

…как не сдох.

Вновь же, свезло.

Дойти до степей. И уцелеть в том, самом первом налете, когда две трети таких от, как Емелька, полегло от стрел степнячьих. А кто не полег, тот в полоне оказался.

Емелька же выжил.

И ничего, приспособился. Что к жаре, что к холоду. К палке, которой из солдат дурь выбивали. К учению… учился он, как и прежде, с немалою охотой, понимая, что вот он, путь выбраться. И вскорости на хорошем счету оказался.

А там и в десятники выбился.

Да…

Везло.

Год за годом, но… вместе с везением этим крепла обида. Отчего? Емелька и сам не знал. На кого? На магов, которым многое дано, которых Боги ни с того, ни с сего силою наделили, а ему, Емельке, крохи жалкие отсыпали. Будь он сильнее, небось, не стал бы связываться с дурными делами. Жил бы честно, и себя берег, и честь государеву…

…после уж, когда тонули в грязи на границе с поляками, когда вжимались в эту самую грязь, надеясь уцелеть под огненным шквалом, появилась обида уже на Козелковича.

Мог бы иначе помочь?

Мог бы. Найти кого. Столковаться. Маги-то меж собой легко толкуются. В конце-то концов, Емелька никогошеньки не убивал. Нет на нем крови!

Не было.

Правда, это дело еще в степях поправили, и понял Емелька, что лишить другого жизни — дело нехитрое. И вновь же пожалел. Надо было и от Кружалого избавляться, тогда б…

…десять лет прошли. И спали цепи клятвы.

Емельке-то остаться предлагали. Старый ведь. Опытный. И десяток обещали хороший, и прибавку, но… нет, вдоволь он грязи нахлебался. А ведь честно думал вернуться да зажить по-человечески. Только оказалось, что дома его не ждут.

Вовсе не радые.

Козелкович молчать не стал. Явился к брату, который батюшку сменил, да все и рассказал, как оно есть. И выходило, что братец, который некогда спину гнул перед Емелькою, теперь глядел на него, что на вшу.

Убираться велел.

Мол, нет тепериче Емельке места средь людей порядочных. А вздумается тому буянить, то братец управу сыщет.

Емелька буянить не стал.

Не хватало еще.

Уйти ушел, да недалече… деньги имелись. На них и пил. И чем больше пил, тем крепче становилась обида, что на магов всех, что на Козелковича, который этие вот десять лет, когда Емелька кровушкой своею землю поил, жил в тиши да благоденствии. Там, в кабаке, и сыскал он людей того характерного вида, что человеку знающему говорил о многом. Правда, в Канопене и разбойники были так… мелкие тати.

Но зато Емельку сразу за старшого приняли.

Он же…

Он же места знал, скоренько сообразил, чего да как… на Шальмовых болотах имелись тропки, по которым Емелька еще малым расхаживал, да и прадедова хижина, ставленная в годы незапамятные, когда порой случалось людям искать укрытия, уцелела.

Хижину обновили.

Болота сочли просторными. А план Емелькин… даже не план, скорее уж желание сквитаться, что с каждым годом становилось все сильнее, годным.

…первыми ограбили селян, что везли на ярмароку поросят да яйца. Взяли и поросят, и яйца, и тощую мошну, в которой все ж меди набралось. И бабу взяли. А мужика…

Емелька еще когда понял: если споймают, жалеть не будут, а потому и в нем жалости не осталось.

Шальмово болото тем и хорошо было, что стояло аккурат посеред многих деревень, и дороги шли-то в обход, а он, дедом наученный тропки по травкам искать, скоро сообразил, как с одной дороги на другую перейти.

Помногу не брали.

Обозы не трогали.

А прочее… нет, Емелька понимал, что вскорости пойдут слухи нехорошие, а там и за слухами потянутся людишки, коим положено в этих слухах разбираться. Но надолго задерживаться он не собирался. Все одно в глуши этой татю приличному делать было нечего.