Юлия Набокова - Легенда Лукоморья.

— Дворовому псу отдавили хвост, а тот, ошалев, покусал жену кузнеца.

— Вот это дело! — одобрительно загудела кровожадная публика.— Дальше сказывай, чего купцы заморские привезли?

Глаза Агаши загорелись, и она затрещала:

— Ткани парчовые, златом и серебром тканные, ковры мягкие с птицами дивными и узорами чудными, чаши драгоценные из злата и серебра, бочки с винами хмельными, ящики со сластями невиданными и яблоками диковинными с кожицей мягкой, что бархат.

В руке Агаши появился персик.

— А на вкус они сочные, мягкие, что мед!

девочка поднесла персик ко рту и жадно вгрызлась в мякоть, так что сок брызнул.

— Ням-м-м! — блаженно промычала она.— Вкуснотища!

Селяне, исходя слюной, смотрели еще минуту, как Агаша кушала персик. После чего девочка подмигнула и задорно сказала:

— Будете в Златограде, спрашивайте заморские яблоки в лавке купца Скоробогатова, третий дом по левую сторону от городского базара.

Я удивленно моргнула: ничего себе, реклама в чистом виде! Не удивлюсь, если этот купец отвалил ушлой девчонке ящик персиков, чтобы она его товар всем нахваливала.

— Мама, хочу! — заголосила тем временем первая жертва рекламы, босоногая белокурая малышка.

— И я, и я! — вторили ей голоса детей.

— Складно сказывает девка,— крякнул дородный мужик в белой нарядной рубахе.— Кто у нас намедни в Златоград собирается? Ты, что ль, Панкрат? Привези моим пацанятам яблок заморских.

— И мне, и мне, и нам! — завопили дети и бабы.

— Тише вы! — прикрикнула на них суровая старуха в красном платке.— Дайте дальше поглядеть.

Зрители примолкли, и Агаша продолжила:

— Из других товаров интерес представляют зеркальца с перламутровыми ручками, пуговицы из перламутра, ракушечника, солнечного и лунного камня, ожерелья из застывших звезд. А вот туфли попортились в дороге, совсем измялись, так что носа теперь кверху торчат, как птичий клюв!

Я улыбнулась. Да уж, местным попробуй докажи, что загнутые носы на восточной обуви — самый шик-блеск и что таки задумано. Придется заморским купцам или по дешевке туфли распродавать, или везти их назад, поражаясь неразвитости вкуса лукоморцев.

— Также купцы привезли с собой мешки с разноцветной пудрой,— доложила Агаша,— красной и рыжей. Попробовала я одной щеки натереть и расчихалась — мочи нету! Заморские купцы увидели — и хохочут, и хохочут. Потом толмач ихний мне говорит, что это какое-то тили-тили, его не в щеки втирать, есть надо. Я, доверчивая душа, попробовала на вкус и вся исплевалась. Горечь невиданная!

Я подавила смешок. Не тили-тили, а чили. Купцы перец привезли, а девочка, толком не разобравшись, сперва румяниться им вздумала, а потом в чистом виде слопала, вместо того чтобы щепоточку на котелок добавить.

— Ну ничего,— Агаша воинственно погрозила костлявым кулачком,— я им еще эту насмешку надо мной припомню!

— Спасибо, Агаша,— усмехнулась Забава и уже занесла руку, чтобы, видимо, «выключить» канал, как девочка подпрыгнула и вскрикнула:

— Стойте-стойте, я ведь самого главного не рассказала! Зверей-то каких чудных привезли: коня крохотулечного, что наш горбунок, только с ушами, как у зайца. Поди, волшебный! А еще лошадь страшенную, о двух горбах.

— Брешешь! — выкрикнули со двора.

— Не верите — сами гляньте! — обиделась Агаша и исчезла с блюдца. Изображение перевернулось и отразило двор, на котором стояли привязанные ослик и верблюд.

Не успели селяне поохать от удивления, как в тарелке вновь появилась Агаша.

— Убедился, Фома неверующий! — Она показала язык.— Но самое главное,— девочка выдержала эффектную паузу, нагнетая интригу,— жар-птица!

— Что за диво? — удивился дородный селянин.

— Диво, как хороша,— протараторила Агаша,— перышки жаром так и пышут, так и пышут. На голове — корона, а хвост — что ковер расписной.

— Поглядеть бы! — выкрикнули из толпы.

— А это сейчас,— засуетилась девочка.— Жар-птицу в отдельном сарае держат. А сторож-то наш, Тихон, так он втихаря от купцов народ поглазеть пускает.

Изображение в тарелке всколыхнулось, и некоторое время мы наблюдали подол сарафана Агаши. Видимо, тарелка все-таки совмещала в себе функции не только телевизора, но и видеокамеры.

— Что за обращение с волшебным блюдцем! — заворчала Забава.— Сколько раз говорила беречь как зеницу ока! Она за лето уже шесть штук расколотила, и это опять не бережет!

Наконец Агаша дошла до места. Блюдце, которое она по диагонали зажала под мышкой, передало изображение, и в большой тарелке Забавы крупным планом нарисовался сизый от пьянства нос сторожа. Мужик огляделся по сторонам, взял у девочки монетку и отпер засов. К Агаше подскочил мальчик чуть постарше ее самой с корзиной, накрытой платком, и попытался юркнуть внутрь.

— Не положено! — рявкнул сторож.

— Он со мной,— возразила Агаша.

— Тогда проходь! — Тихон посторонился, про пуская мальчика. Но, когда Агаша попробовала войти, вновь загородил дверь.

— А ты погоды! — хитро ухмыльнулся он.— Уплочено-то за одного.

— Дядька Тихон,— в голосе Агаши прорезался металл,— ты со мной не шути! А не то ославлю тебя на всю округу. Ты меня знаешь, за мной не заржавеет!

Тихон испуганно клюнул носом и торопливо пропустил девочку. Блюдце сделалось серым — в сарае было темно.

— Погодьте,— громко зашептала Агаша.— Степка с собой свечу принес, сейчас зажгу и покажу вам ее, жар-птицу.

— Что ж это за жар-птица такая, от которой в сарае никакого свету нету? Брехня! — раскатисто рявкнул один мужик.

— Чай, жар-птица должна полыхать пуще ста свечей,— поддакнула его соседка.

— Погодьте-погодьте, — заволновалась Агаша, и изображение в блюдце всколыхнулось.— Я уже сейчас, уже зажигаю. Степашка, а ну помоги! Чего стоишь как чурбан! А сразу после жар-птицы я вам расскажу последние новости из царского терема. Напоследок самое интересное приберегла. Там такое случилось, такое!

Я навострила уши: шут с ней, с жар-птицей, хотя посмотреть, конечно, любопытно! Скорей бы услышать, что там у царя стряслось. Вдруг о Василисе что скажут?

Тарелочка полыхнула огнем и через мгновение показала выхваченную из темноты птицу с хохолком на голове.

— Корона! — вскрикнули дети.

— Царь-птица! — ахнули бабьи.

«Павлин»,— разочарованно вздохнула я. Даже не редкий белый, а самый обыкновенный, сине-зеленый. Интересно только, как ушлая Агаша заставит павлина распустить хвост. Я слышала, он только при виде самки его демонстрирует.

— Сейчас-сейчас, я вам ее во всей красе покажу! — пообещала девочка и зашептала: — Степашка, курицу вытаскивай!

Отражение в блюдце опять заплясало, а потом раздалось, взволнованное кудахтанье курицы и восторженный клекот павлина, а следом за ним — словно шорох раскрываемого веера. «Ай да Агаша,— восхитилась я,— все продумала!»