Генри Олди - Рассказы ночной стражи

На помосте сёгуна не было. На площади, в пределах видимости — тоже. Увели куда-то, а без него не начнут. Пока господин Кацунага вернётся, пока все соберутся… Значит, у меня есть время прогуляться по деревне и рассмотреть приготовления к состязаниям.

Другого случая не представится.

Деревня тонула в вечерних тенях. Фонари и факелы, казалось, горели ярче обычного, разгоняя мрак на площади и улице. Но между домами копилась тьма. Я двинулся вдоль памятной полосы — скаковой дорожки, по которой будут нестись соревнующиеся лучники. Со мной поравнялись трое слуг: двое тащили корзины со стрелами, третий — связку пустых колчанов. Я ускорил шаг, стараясь держаться рядом, выудил пару стрел из ближайшей корзины. Детьми мы мастерили луки со стрелами из тростника, с глиняной нашлёпкой вместо наконечника. Сравнить наши поделки с настоящими стрелами было всё равно что сравнить перепёлку и дракона.

Слуга хотел что-то сказать, но не осмелился.

Ага, а стрелы-то разные. У той, что с белым оперением, наконечник тупой, в виде репки. Железный, не из глины, но тупой. А у этой, с алыми перьями, наконечник хищный, острый. Я взвесил стрелы на ладонях. Тупая определённо тяжелее. Спрашивать у слуг о причине таких различий я не стал. Ещё не хватало выказать себя дремучей деревенщиной. Вот уж они надо мной посмеются!

Я вернул стрелы в корзину.

Из конюшни выводили и седлали лошадей. Суетились конюхи, самураи покрикивали на них, приказывали тут подтянуть, тут ослабить. Отдельно от всех, презирая суматоху, стоял дородный чиновник в багровых одеждах, с широким чёрным поясом и чёрной шапкой на голове. В руке он сдержал сложенный веер.

Судья, кто же ещё! Подаст сигнал к началу состязаний.

Больше смотреть было не на что. Я повернул обратно. Площадь опустела, последние гости спешили отойти к её краям. Напротив помоста в рыжем трепетании факелов были хорошо видны три деревянные мишени — квадратные, на шестах высотой около семи сяку . Там же стоял и самурайский доспех, который я по наивности принял за великана.

Тоже мишень?!

Обернувшись, я увидел, как помост затапливает людской прибой: вернулся сёгун в сопровождении свиты. Я дождался, пока Ода Кацунага усядется на стул, и поспешил занять свою циновку. Сёгун поднял веер, требуя тишины. Гомон стих, его светлость выждал ещё немного и провозгласил:

— Начинайте!

Судья в дальнем конце улицы тоже взмахнул веером. Ещё двое судей в багровых одеждах расположились возле мишеней, справа и слева. Храбрые люди! Я представил, что произойдёт, если лучники промахнутся, и меня прошиб холодный пот.

Грянул топот. Он нёсся от ворот, ведущих в деревню, прямо к нам. Это по взмаху веера первый всадник пустил коня в галоп. Ближние факелы слепили глаза, не позволяя видеть всё в подробностях. Исчезая в тенях, лучник всякий раз возникал на десяток шагов ближе. Казалось, он приближается рывками.

Топот копыт сделался дробным, рассыпчатым. Эхо? Нет, это веер отправил второго лучника вслед за первым.

Когда первый всадник возник в ярком круге света от факелов, окружавших площадь, и праздничных фонарей, я смог рассмотреть его как следует. Двуцветное кимоно, чёрное с голубым. За спиной бьётся на ветру накидка тех же цветов. Витые красные шнуры затянуты под подбородком. Иначе нельзя удержать на голове шляпу: круглая тулья, загнутые поля, наверху пушистое перо цапли.

Лошадью всадник правил одними ногами. Руки его были заняты луком, натягивали тетиву к самому плечу. Как он держится в седле! Я бы свалился давным-давно. И лук уронил бы, и стрелу, и всё своё самурайское достоинство…

Резкий свист. Неожиданно громкий удар.

Треск.

Крайняя слева мишень разлетелась на куски.

— В цель! — судья у мишени поднял веер. — Тэкитю ! [74] Тэкитю («в цель!») — возглас, отмечающий поражение мишени.

Всадник пронёсся дальше. Я даже не понял, когда он успел выхватить из колчана вторую стрелу. Прежде, чем он миновал площадь, залитую сполохами и трепетанием огней, ещё одна мишень с треском превратилась в жалкие обломки, словно от удара молнии.

— В цель!

Влетев в темноту за пределами площади, стрелок растворился в ней.

Ему на смену уже мчался второй. Свисту вторил разочарованный ропот зрителей: стрела канула во мрак, не задев мишень. Хорошо хоть, в судью не попал! Следующий выстрел превратил ропот в гром ликующих воплей. Оглушительный звон, и тот утонул в этой буре.

— Тэкитю!

Шлем, венчавший укреплённые на шесте доспехи, ощутимо вздрогнул и покосился. Стрела угодила прямо в смотровую щель, под козырёк.

Третий лучник проскакал быстрее остальных. Последняя мишень взорвалась, как если бы в её центре подожгли пороховой заряд. Глухой лязг — и шлем кувыркнулся наземь. Зрители орали так, что боги, должно быть, оглохли.

— В цель!

— Тэкитю-у-у!

— Это восхитительно! Замечательное искусство!

Сёгун лучился довольством.

— Ваше мнение, Рэйден-сан?

— Я потрясён, ваша светлость! — говоря это, я ничуть не погрешил против истины. — Но почему такой громкий звук?

— В ябусамэ лучники используют стрелы с тупыми наконечниками, — сёгун придал себе вид знатока. — Стрела не вонзается в мишень, а разбивает её на куски. Вам понравилось?

— О да, ваша светлость! Благодарю, что просветили меня, ничтожного.

Сёгун важно кивнул.

Тем временем слуги сменяли мишени на шестах и водружали шлем на место. Сидевший справа от сёгуна министр Фудзивара привстал:

— С вашего позволения, я отлучусь. Отдам распоряжения мастеру- ханабиси [75] Мастер «огненных цветов», пиротехник. …

— О да! — кивнул сёгун. — Пусть начинают сразу после того, как судьи объявят победителей. Но поскорее возвращайтесь! Иначе вы пропустите самое интересное.

— О, заверяю вас! Не пропущу ни за что!

Ханаби я видел всего два раза, когда наш даймё устраивал особо пышные городские празднества. «Огненные цветы» и впрямь были похожи на цветение вишни или хризантем. Распускаясь в небе, они увядали стремительнее, чем их живые братья и сёстры. Это наводило на мысли о скоротечности жизни. Вся Акаяма восхищалась зрелищем. Каковы же тогда ханаби, которые запускают для услаждения взора самого сёгуна?

Фудзивара поклонился. Отступив на три шага, он сошёл с помоста.

Забыв о первом министре, я смотрел в дальний конец улицы. Участок перед конюшнями был освещён едва ли не так же ярко, как площадь перед нами. Даже отсюда я хорошо видел самураев, садящихся на коней. Вот слуги подали им луки…

Отмашка!

Во второй раз я уже знал, чего ожидать. Несмотря на это, первый же лучник привёл меня в восторг. Все три стрелы с лязгом и звоном ударили в доспех. Все три остались торчать в узкой щели под козырьком шлема. Будь в доспехе живой воин, две стрелы вошли бы ему в глаза, а третья — в переносицу.