Генри Олди - Повести о карме

«Уж лучше лепёшка, чем цветок».

Передний носильщик зажёг фонарь, похожий на бумажную тыкву, подвесил его к шесту, а шест укрепил у себя за спиной, как самурай — знамя. Матушка забралась в каго, старательно не глядя в сторону подпиравшего забор Мигеру, и наша маленькая процессия тронулась в путь. Носильщики трусили бодрой рысцой, надеясь получить обещанную надбавку, я со своей ногой едва за ними поспевал. На улицах тоже зажигались фонари. Город обретал ночную притягательность: таинственную, опасную, манящую. Зябкий ветер шуршит опавшей листвой, ерошит волосы; ритмичный перестук деревянных сандалий; качается ложная тыква над головой носильщика, мажет охрой дорогу на полдюжины шагов вокруг; скачут по заборам тени; кругом вспыхивают маленькие луны…

Одни ворота. Вторые. В третьи, последние, мы едва не опоздали. Стражники уже собрались их закрывать, но придержали, пропуская загулявшего чиновника — его паланкин сопровождали четверо слуг. Мы успели проскочить следом. Створки со скрипом захлопнулись за нашими спинами. Улица, другая, вот мы и дома. Я расплатился с носильщиками, поднял руку, желая постучать и крикнуть: «Открывай, О-Сузу! Встречай хозяйку!» — и рука моя замерла в воздухе.

Ворота были открыты.

Ни отец, ни служанка никогда не забывали их запереть!

Я приложил палец к губам, убедился, что матушка всё поняла — и первым проскользнул во двор, доставая из-за пояса плети. Колено сразу угомонилось, перестало ныть. Уж теперь-то меня врасплох никто не застанет! Затылком я ощущал присутствие Мигеру — безликий тенью следовал за мной — и был рад, что каонай прикрывает мне спину.

На веранде никого. Тишина.

Дверь в дом. Тоже приоткрыта. Что-то смутно белеет. Лист бумаги? Записка? Приколота к косяку. Не до того! Потом разберёмся. По привычке я снял обувь, прежде чем войти, и проклял себя за это краткое промедление. В доме тьма. Кромешная тьма. Я замер, едва переступив порог. Прислушался. Что это?! Кто-то плачет? Глухие всхлипы. Еле слышный вой. Стесненное дыхание. Кряхтенье. Скрип…

— Отец?! О-Сузу?!

Я забыл об осторожности. Сейчас как набросятся из темноты!..

Сдавленное мычание. Яростное, злое.

Дверь в родительскую спальню. Нет, двери нет. Раньше была, а теперь — пустой проём. Под ногами хрустят обломки деревянной рамы, шуршат обрывки бумаги.

— Отец!

— Ум-ммы!

Я споткнулся о чьё-то тело; едва устоял на ногах. Живое: шевелится, дёргается. Упал рядом на колени. Бросил плети, зашарил руками. Верёвки!

— Кх-х-мммы!

Отец! Его связали и заткнули рот!

— Я сейчас! Сейчас развяжу! Они ещё здесь?!

— Р-рр-м-мых-хх!

Какой я дурак! Он же не может ответить!

Шаги. В коридоре. Блики огня. Пожар?! Комнату озаряют масляные сполохи. В их пляске я наконец-то вижу отца. Он лежит на полу. Пламя всхлипывает, дёргается. По стенам пляшут демоны. Нет, тени. Нет, не пламя. Это мама всхлипывает. Ну конечно, она не стала ждать за воротами.

Срываю грязную тряпку, врезавшуюся в отцовский рот. Отец кашляет, выплёвывает обслюнявленный комок ветоши. Снова кашляет. Плюётся, повернув голову набок. Поворачивается ко мне.

Глубокий вздох.

— Они ушли. Я слышал.

— Прошу меня простить, господин старший дознаватель. Я нарушил распоряжение…

— Какое распоряжение? Чьё?

— Архивариус Фудо велел мне два дня не выходить на службу.

— Вы уже выздоровели? Ваше колено не болит?

Ну конечно, он знает. Фудо ему рассказал.

— Моё колено не имеет значения, Сэки-сан. Я счёл, что обязан доложить…

— Вы, значит, сочли?

Попыхивая длинной трубкой, Сэки Осаму бродил по возвышению взад-вперёд. Окутан клубами дыма, с насупленными бровями, он как никогда походил на дракона, взлетающего в небеса. Ну да, а помост — вершина горы, откуда низвергается пресловутый водопад. Дракон скептически наблюдал за попытками незадачливого карпа взобраться к нему, споря с бурлящим течением.

На меня нацелился чубук трубки:

— Докладывайте. И поторопитесь!

— Вчера вечером на дом моей семьи было совершено разбойное нападение.

О-Сузу мы нашли в её каморке. Тоже связанную, с кляпом во рту. Скорчившись во тьме, служанка тихо плакала. Она была так напугана, что обрадовалась даже Мигеру — развязывал её безликий, от которого О-Сузу все эти дни шарахалась, как привидение от монаха. К счастью, бедняжка не слишком пострадала. Связали, заткнули рот, пнули раз-другой для порядка и оставили лежать на полу.

Отцу досталось больше. Лицом он теперь напоминал неуклюжего торговца Акайо, склонного падать на ровном месте. Хорошо хоть, без переломов обошлось. И пальцы все целы! Мазь и припарки, предназначенные для моего колена, оказались кстати. Отец, как обычно, был скуп на слова, и мне пришлось надавить на него: мол, показания необходимы для расследования.

— Разве ты служишь в полиции? — мрачно буркнул отец.

Рассказ его ничем не помог. После смены на почтовой станции отец зашёл в додзё сенсея Ясухиро. Пили чай, махали плетями и шестами; короче, расстались весьма довольные друг другом. Дома после ужина отца быстро сморил сон. Во сне его и связали: навалились, скрутили руки-ноги, заткнули рот. Четверо или пятеро. Вероятно, кто-то ждал снаружи. Били? Да, били. А что, не заметно?

Нет, ничего не говорили. Били молча.

Опознать? Нет, это исключено. Налётчики обмотали лица тряпками, будто каонай . У одного на повязке было бурое пятно. Напротив глаза. Да, свежее. Полагаю, кровь. Лишился глаза? Недавно?

Может быть.

Избиением отца бандиты не ограничились. Разнесли в доме всё, что можно было сломать без большого шума: внутренние перегородки, раздвижные двери, часть мебели. Не хотели, чтобы соседи услышали и подняли тревогу. Те и не услышали. Ну да, когда не надо, жена плотника Цутому тут как тут: ухо из дыры в заборе грибом торчит! А когда нужно, она не она, а три знаменитых обезьяны: ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу!

Всё ценное, что попалось под руку, налётчики унесли. Мамина лаковая шкатулка с притираниями, серебряная подставка для алтарных свечей, лучшее отцовское кимоно, кое-что по мелочи, немного денег… К счастью, бо̀льшую часть наших скромных сбережений отец надёжно припрятал. Даже я не знал, куда.

Бандиты тайник не нашли.

— Ограбление? Зачем вы мне об этом докладываете? Это дело полиции!

Ну да, отец сказал то же самое.

— Боюсь, тут есть и моя вина, Сэки-сан.

— Объяснитесь!

— Вот что я нашёл на дверях нашего дома…

Достав из рукава мятый листок бумаги, я передал его старшему дознавателю.

— «Прикрывая голову, не оголи спину!» — вслух прочёл Сэки Осаму. И брезгливо поморщился: — Ну и почерк! Собака хвостом лучше бы написала!